Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Снова текут слезы, и я думаю о том, каково Уэнделлу быть сейчас со мной. Все, что мы, психотерапевты, делаем, говорим или чувствуем, находясь рядом с пациентами, опосредовано нашими историями: все, что я когда-либо испытывала, повлияет на любую конкретную сессию в любой конкретный момент. Только что полученное сообщение, разговор с другом, взаимодействие с клиентским сервисом в попытках разрешить ошибку в счете, погода, режим сна, мысли перед первой сессией этого дня, воспоминания об истории пациента – все это повлияет на мое поведение. Та, кем я была до встречи с Бойфрендом, отличается от той, кто я сейчас. Та, кем я была, пока мой сын был младенцем, отличается от той, кто я сейчас на сессиях, включая эту. А Уэнделл ведет себя со мной так по причине всего произошедшего с ним и приведшего его жизнь к этой точке. Может быть, мои слезы напоминают ему о горе, которое он испытал, и ему тоже больно. Он такая же тайна для меня, как я для него, но все же мы объединяем силы, чтобы распутать историю того, как я здесь оказалась.
Задача Уэнделла – помочь мне отредактировать свою историю. Этим занимаются все психотерапевты: что из материала не нужно? Второстепенные персонажи важны или отвлекают? Сюжет развивается, или протагонист ходит кругами? Сюжетные точки раскрывают тему?
Техники, которые мы используем, немного напоминают операции на мозге, при которых пациент остается в сознании. Пока хирурги работают, они спрашивают у пациента: «Чувствуете это? Можете произнести эти слова? Можете повторить это предложение?» Они постоянно калибруют, насколько близко подступают к чувствительным отделам мозга, и если приближаются к какому-то из них, то отступают, чтобы не навредить. Психотерапевты копаются в разуме, а не в мозге, и мы можем по тончайшему жесту или выражению лица определить, задет ли нерв. Но, в отличие от нейрохирургов, мы приближаемся к чувствительной области и деликатно нажимаем на нее, даже если это заставляет пациента испытывать дискомфорт.
Так мы добираемся до глубин истории, и часто в основе лежит какая-то форма горя. Но в промежутке развивается множество сюжетных поворотов.
Пациентка по имени Саманта пришла ко мне на психотерапию, когда ей было слегка за двадцать, чтобы понять историю смерти обожаемого ею отца. Когда она была ребенком, ей говорили, что он погиб, катаясь на лодке, но она выросла и начала подозревать, что он совершил самоубийство. Суицид всегда оставляет живых наедине с неразрешенной загадкой. Почему? Что можно было сделать, чтобы предотвратить это?
Одновременно с этим Саманта всегда выискивала проблемы в отношениях – проблемы, которые неизбежно давали ей повод уйти. Не желая, чтобы ее бойфренды становились той загадкой, какой был ее отец, она невольно воссоздавала историю отвержения – только в ее версии именно она была отвергающим лицом. Она хотела контроля, но в итоге оставалась одна. В ходе психотерапии она узнала, что тайна, которую она пыталась раскрыть, была чем-то большим, чем вопрос о возможном самоубийстве отца. Это была еще загадка на тему того, кем был ее отец, когда был жив, и кем она стала в результате.
Люди хотят понимать и быть понятыми, но для большинства из нас самая большая проблема заключается в том, что мы не знаем, в чем наша проблема. Мы наступаем на одни и те же грабли. Почему я делаю эту конкретную вещь, которая гарантированно сделает меня несчастным, снова и снова?
Я плачу и плачу, удивляясь, что вообще могу так долго плакать. Я удивляюсь, что все еще не обезвожена донельзя. Но слезы все еще льются. И вот Уэнделл хлопает себя по ногам, давая понять, что сессия окончена. Я делаю вдох и замечаю, что чувствую себя на удивление спокойно. Спокойно прореветься в офисе Уэнделла – все равно что завернуться в одеяло, теплое и безопасное, и отстраниться от всего, что происходит снаружи. Я снова вспоминаю цитату Джека Корнфилда, ту часть про принятие себя, но по-прежнему начинаю мысленное ворчание: Ты что, платишь кому-то, чтобы он сорок пять минут подряд смотрел, как ты плачешь?
И да, и нет.
Мы с Уэнделлом побеседовали, не сказав ни слова вслух. Он наблюдал за тем, как я горюю, и не пытался сделать ситуацию более удобной, прерывая или анализируя происходящее. Он позволил мне рассказать историю именно тем способом, который был мне необходим сегодня.
Когда я вытираю слезы и встаю, чтобы уйти, то думаю, что всегда, когда Уэнделл пытается узнать о других аспектах моей жизни – что еще происходило, когда мы с Бойфрендом встречались, какой была моя жизнь до него, – я даю короткий ответ (семья, друзья, работа; да не о чем там говорить, ребята!), снова возвращаясь к теме Бойфренда. Но сейчас, бросая салфетки в мусорную корзину, я понимаю, что моя история не совсем полная.
Я не обманывала Уэнделла в прямом смысле этого слова. Но и не все рассказывала.
Скажем так, я опустила некоторые детали.
Часть вторая
Честность лечит лучше сочувствия, которое может утешить, но часто прячет суть.
Гретель Эрлих18
По пятницам в четыре
Мы в офисе моей коллеги Максин – вокруг кресла с изогнутыми ножками, состаренное дерево, винтажные ткани и мягкие кремовые тона. Сегодня моя очередь представить кейс в консультационной группе, и я хочу поговорить о пациентке, которой, кажется, не могу помочь.
Дело в ней? Или во мне? Это я и хочу понять.
Бекке тридцать лет, и она пришла ко мне год назад из-за проблем в личной жизни. Она неплохо справлялась на работе, но ее задевало, что коллеги избегали ее, никогда не приглашая на ланч или в бар. Кроме того, она только что прошла через череду кратких отношений с мужчинами, которые поначалу казались восхищенными, но через пару месяцев бросали ее.
Дело в ней? Или в них? Это она и хотела понять на психотерапии.
Я не в первый раз упоминаю Бекку на встрече нашей группы, которая собирается по пятницам в четыре. Хотя это и не обязательно, консультационные группы являются неотъемлемой частью жизни многих психотерапевтов. Работая в одиночку, мы упускаем вклад других, будь то похвала действий или обратная связь касательно того, что можно улучшить. Здесь мы изучаем не только своих пациентов, но и себя в связке с пациентом.
На встрече Андреа может мне сказать: «Ты говоришь об этом пациенте, как о родном брате. Поэтому ты так и реагируешь». Я могу помочь Иану справиться с эмоциями по отношению к пациентке, которая начинает каждую сессию со своего гороскоп-прогноза («Я ненавижу эту горо-ересь», – говорит он). Консультационная группа – это система (несовершенная, но весьма ценная) сдержек и противовесов, помогающая нам убедиться, что мы сохраняем объективность, концентрируемся на важном и не упускаем ничего очевидного в ходе работы.
Но признаюсь, параллельно мы еще и болтаем о всякой ерунде – часто за едой и вином.
– У меня все та же дилемма, – говорю я группе: это Максин, Андреа, Клэр и Иан, единственный мужчина. У всех есть слепые пятна, добавляю я, но что примечательно в Бекке – так это то, что она, кажется, совсем не интересуется собой.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
