Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
# 8
Вчера я думал, что завтра уложу себя в ванну, порежу вены и истеку кровью, но сегодня бой с часами заставил меня открыть глаза, и я понял, что нет ничего, кроме коляски, в которой «нанка Рука» катала меня в четыре года. У нее были больные ноги, а я бегал очень быстро, живой-живой ребенок. Я доставил ей много неприятностей, и она посадила меня в коляску, чтобы не преследовать по всей улице. Наверное, она получила за меня какие-то деньги. Я не знаю, был ли это сон в больничной палате или я на самом деле его видел, когда около ржавого самолета – или танка – она сунула в карман своей куртки смятые бумажки от Небесного Морячка за то, что прикатит меня в коляске и не побежит за мной по улице, а прикатит меня в коляске и вытряхнет из нее – беги, и я побегу.
Затем она пойдет в другую сторону, пока я бегу, – в ту сторону, где самолет и танк, там еще памятник Ленину, асфальтовые дорожки, киоск с мороженым, она будет пить и сидеть на лужайке, пока пешеходы не найдут ее – плохо одетую тетю с пустой коляской. А она будет сидеть на лужайке и говорить: «Это не мой ребенок, у меня нет ребенка». У нее действительно нет его, но коляска – это моя коляска, а внизу, в корзинке, утка с каруселью, ты катаешь, и все крутится, и звенит, и вращается, я не знаю ни одного ребенка, которому бы это не понравилось.
И я бегу, там такой склон, что ты бежишь и твои ноги, кажется, несут тебя сами, а внизу река, и у реки лодка, я не знаю, как это называется, но лодка. Я бежал, вода блеснула и превратилась в черную лодку; я побежал быстрее, солнце вспыхнуло, «нанка Рука» меня отпустила, это такое счастье, небо сине-синее, и я говорю, что все было так: эта лодка, вероятно, затонула, а затем поднялась со дна, потому что на ней было много грязи.
Я люблю лодку, так люблю лодку, ух, как люблю грязную лодку со дна! И бросаюсь к ней изо всех сил, а там такая лесенка, что Морячок уже стоит на фоне неба и мне руку протягивает – здравствуй, мальчик, я Морячок, хочешь, покажу тебе свою лодку?
У Морячка матроска и нет глаза. Он старый. Берет меня и вжух – в лодку. Внутри лодки темно и не очень вкусно пахнет. Очень невкусно пахнет внутри лодки, мне не нравится лодка, а он тащит меня, тащит, я спотыкаюсь, тащит, падаю, тащит, не нравится лодка, моя нога, нога, нога-а-а, мама! Мама! МАМА-А-А-А!..
– Просыпайтесь. Вам пора уходить.
На стенах комнаты вздрагивали тени листьев. Бледный солнечный свет наводил на мысль, что сейчас часов шесть утра, не больше. Северьян давно не ощущал в голове подобной ясности. Он потянулся, сбросил одеяло и сел, поставив босые ступни на холодный пол, – даже такая незначительная мелочь доставляла ему удовольствие. Рядом на табурете дымился в прозрачной чашке чай. Именно чаю ему сейчас и хотелось. Он сделал глоток – м-м, липовый, не горячий и не холодный, именно той температуры, которая подходит, чтобы утолить жажду. Рядом на блюдце лежало сладкое творожное колечко, Вика тоже такие покупала. Северьян не любил сладостей, но сейчас это было то, что надо. В это утро все было именно тем, что надо, к полному его восторгу и удивлению.
Наконец-то он смог рассмотреть свою ночную шептунью – ничего особенного, вчерашняя школьница с босыми пятками. Бледный зеленоглазый цветок в нищей обстановке комнаты. Северок сейчас мастурбировал бы свой фотоаппарат до умопомрачения, но чуждого красоты Северьяна интересовало другое.
– Что у вас тут вообще происходит?
Дева воззрилась на него с непониманием. На пороге появился давешний дед – Ван-Ван, вспомнилось Северьяну. Иван, стало быть, Иванович.
Скупо пожали друг другу руки.
– Вам пора, – скучно повторил Ван-Ван слова своей внучки или кем там она ему приходилась. Но Северьян спешить не собирался.
– Вы – двоедушник, – констатировал он с растущим внутренним отчаянием. Во-первых, он еще не встречал других себе подобных, и солидный возраст этого другого намекал на то, что в ближайшие лет тридцать ничего не закончится. А во-вторых, похититель детей тоже был…
– Бывший, – отрезал Ван-Ван, и Северьяна чуть попустило по обеим статьям. – Я не вижу их больше, просто знаю, что они там.
– По именам выкликаете? – неловко сострил Северьян, но две головы, седая и русая, кивнули одновременно.
– Список у меня, – сказал Ван-Ван и посмотрел на девчонку. – Лена следит. Никого нельзя забыть. Люди они. Хоть и неживые, а люди…
– И много их там осталось?
– Было двести. – Лена наморщила лоб, вспоминая. – Сейчас пятьдесят два. Нет, теперь пятьдесят один.
«Двести», – подумал Северьян. Двести погибших – это тебе не авария на дороге и не суицид. Нечто действительно страшное случилось здесь, на Бору, и секретное, судя по тому, что он об этом ничего не знал.
– Филончик. Филейчик…
– «Фильянчик», – поправил Ван-Ван, и Северьяну показалось, что даже птицы за окном сбавили громкость и облака набежали на солнце, – в комнате стало темнее, по-настоящему сумрачно. Сумрачно и тоскливо.
– Речной трамвай, – шепотом пояснила Лена.
Ван-Ван продолжал говорить, будто ничего не слышал:
– И я там тоже был, и всех их видел. Из Горького возвращались. Холодина, ветер… а я мамке пообещал не опаздывать, запрыгнул на отходящий без билета, стоим как кильки в бочке – вода близко-близко. Как от пола до колена – вот столько оставалось от палубы до воды. Идем в шуге…
– Снежной каше, – снова шепнула Лена, не сводя с деда глаз.
– Берег-то рядом, еще немного – и дома. От холода лица не чуял. «Фильянчик» ползет, кто-то шутит, мол, ай, перевернемся, и вдруг удар. Вода вокруг, чернота, тут уже каждый сам за себя: лезешь наверх, а снизу по тебе карабкаются и топят. Но я молодой был, сильный, греб как черт туда, к воздуху. Вынырнул, вокруг – парни молодые, девчонки, все в мазуте. Кто к берегу, кто за «фильянчик» тонущий цепляется, кричат… Так нас раскидало, что иных спустя год только находили. Я и тогда про мамку думал. Что помру – не думал, а опоздать боялся, слово не сдержать…
Он замолчал, глядя в окно и за него – где-то там, совсем неподалеку, и сейчас бегал паром: не деревянный кораблик со смешным названием, а солидный «Капитан Федосеев» с крытой палубой и парковкой для тех, кто пересекает реку с личным транспортом. Северьян никогда бы не решился загнать машину на корабль, было в этом что-то ненадежное, чуждое, хотя едва ли более чуждое, чем сам человек, отделенный от воды или воздуха самодельной конструкцией из дерева и металла.
– …Несли и несли, – продолжал дед Ван-Ван. – Во-он по той улице.
Северьян оглянулся на окно. Не хотел, а представилось – гроб за гробом, гроб за гробом из-за каждого поворота. Двести трупов извлекли из одного только трюма, по халатности кем-то запертого. При грузоподъемности суденышка в сто семьдесят один человек, если верить старику, перевес получался солидный.
– Им запретили хоронить близких одним днем, – снова шепнула Лена, пока дед Ван-Ван, молча жуя губами, вытирал с глаз набежавшие слезы. – На памятниках выбивали фальшивые даты.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
