Когда-нибудь, пообещала она себе, у меня хватит сил окончательно избавиться от нее. И тогда я пойму, что исцелилась.
Преимуществом совместного житья было, в частности, то, что готовили они по очереди.
Входя в квартиру, Оливия почувствовала дразнящий аромат пищи. Это было жаркое по-королевски, приготовленное Хилари.
— Послушай, — сказала Луиза, возникая в дверях комнаты Оливии. — Мы собираемся в новый клуб. Хилари говорит, отличное место. Пойдешь с нами?
— Нет, спасибо. — Оливия потерла плечи. — У меня был очень тяжелый день, так что я лучше пораньше лягу спать.
Луиза вздохнула.
— Все-таки мы как-нибудь вытащим тебя, вот увидишь. Но если ты действительно не пойдешь, можно я одолжу твою черную сумочку? На моей сломалась молния.
— Пожалуйста. Она висит за дверью. — Оливия с удовольствием скинула туфли.
— Ой, у тебя здесь что-то лежит, — сказала Луиза. Она вынула большой железный ключ. — Что это?
— О господи, — медленно проговорила Оливия. — Это ключ от сада Ленсей. Я забыла вернуть его вместе с остальными. Я… не пользовалась сумочкой с тех пор, как переехала.
— Ну и что? — успокоила ее Луиза. — Когда-нибудь занесешь, да и дело с концом.
И она упорхнула.
Оливия посмотрела на ключ. Да, подумала она. Наверное, так я и сделаю.
На следующий день она отправилась на Ленсей-Гарденс. В какой-то момент у нее вдруг возникло постыдное желание повернуться и сбежать — сердце сжалось от воспоминаний. Можно ведь послать Саше ключ по почте. Но она уже позвонила, и не прийти теперь было бы невежливо. И нечестно. Отчасти из-за того, что Саша очень ей обрадовалась.
— Дорогая, милая моя. — Саша обняла ее, потом отступила, критически оглядела Оливию. — Ты похудела, а тебе этого никак нельзя. И такая бледненькая. Входи. Я только что поставила кофе.
Хамф уже вился возле ее ног, а стоило ей сесть — тут же запрыгнул на колени.
— Видишь, мы все по тебе скучали, — заметила Саша, разливая кофе.
— Мне жаль, что я унесла ключ, — сказала Оливия. И положила его на стол.
— Дорогая, — мягко сказала Саша. — Ты не хочешь со мной поговорить? Мне грустно видеть тебя такой. Что случилось?
— Пустяки, — ответила Оливия. — Просто я собираюсь вернуться в Бристоль. — Ей даже удалось улыбнуться. — Кажется, Лондон не для меня.
Саша вздохнула.
— Только не принимай поспешных решений. — Она помолчала. — Ты ни о чем не хочешь меня спросить? Или о ком?
Оливия вздрогнула:
— Нет.
— Он выглядит опустошенным, — не обращая внимания на ее отказ, продолжала Саша. — Больше не улыбается. Стал совсем другим человеком. Мне бывает жаль тех бедняг, что попадают к нему на интервью.
Оливия вглядывалась в темную кофейную гущу на дне своей чашки.
— Вы видели солнечные часы в саду? спросила она через силу. — Там написано:
«Время заставляет любовь проходить незаметно». Как вы думаете, это правда?
— Ах, девочка моя, ну конечно же, нет! — грустно откликнулась Саша. — Когда любовь настоящая и верная, она длится вечно. — У нее в глазах появилось мечтательное выражение. — Пусть он еще немного побудет у тебя, дорогая. — Она пододвинула ключ Оливии. — Приходи иногда и гуляй по саду. Это такое целительное место. Сад помог мне, когда я потеряла своего возлюбленного. И тебе он тоже поможет. Я знаю.
Но твои воспоминания — счастливые, подумала Оливия, неохотно убирая ключ в сумочку. Я же не смогу избавиться от боли, пока не сброшу груз воспоминаний и не расстанусь с прошлым. А это невозможно.
Она вошла в ворота. Тонкий голубой дымок вился над кучей горящих листьев. Все казалось прозрачным. Многие деревья уже оголились и стояли, вознося в небо тонкие ветви. Оливия поплотнее запахнула пальто. Но поляна с часами все так же была покрыта зеленой травой, словно время навсегда замерло здесь посредине лета. Оливия подошла к часам и провела пальцами по надписи. Оставалось только молиться, чтобы Саша оказалась не права, подумала она. Вздохнула и повернулась, чтобы уйти.
Дилан стоял в нескольких ярдах позади, на краю поляны. На нем были джинсы и темно-синий свитер. Выглядел он изможденным, словно не спал по меньшей мере неделю.
— Оливия. Ты здесь, — произнес он хриплым голосом.
— Это Саша тебе донесла? — резко бросила она в ответ.
— Нет. — Дилан покачал головой. — Я бываю здесь каждый день. Жду тебя. Я сказал себе, что, если буду терпелив, рано или поздно ты придешь.
Ее сердце болезненно сжалось. И она поспешила сказать:
— А теперь я ухожу. Он сделал шаг к ней.
— Позволь мне объяснить тебе…
— Ты уже объяснил мне все. Тем утром, когда не осмеливался поднять глаза и взглянуть мне в лицо. — При этом воспоминании ее пронзила боль.
— Что ты хочешь услышать? — в его голосе звучала нескрываемая мука. — Что мысль увести тебя от этого подонка и обманщика никогда не приходила мне в голову? Приходила. И я в самом деле говорил ему об этом. Да, я заслужил все те уничижительные слова, какие ты бросила мне в тот день, когда ушла от меня. — Теперь он говорил уверенно и страстно. — Но поверь, с того вечера, когда мы впервые пошли в ресторан, все изменилось. Ты должна знать это. Думаешь, я сам не был смущен? При всем том, что я знал о тебе, вдруг увидеть, какая ты на самом деле… — Он закусил губу. — Понимаешь, мне хотелось верить, что ты похожа на Джереми. Такая же расчетливая и глупая. Мне… нужно было так думать. Потому что не хотелось принять то, что я к тебе почувствовал.
— Неужели? — Она насмешливо взглянула на него. — Может быть, ты скажешь, что влюбился в меня с первого взгляда?
— Нет, — серьезно ответил он. — Хотя ты почему-то не выходила у меня из головы с первой встречи. Но я говорил себе, что просто злюсь. Потому что ты хочешь причинить боль Марии. Но когда я тем вечером поцеловал тебя, меня ошеломила моя собственная реакция. Когда я почувствовал, как ты трепещешь в моих объятьях, вкус твоих невинных губ… — Он взглянул на нее с мольбой:
— Пойми, будь я таким подонком, каким ты меня вообразила, я бы не ушел. Напросился бы к тебе на ночь. Потому что я мог бы это сделать. Разве не так?
Сама себе не веря, Оливия прошептала:
— Да.
— Ах, любовь моя, — мягко проговорил Дилан. — Ты тоже изменилась.
— Но это ничего не меняет. — Она прислонилась к часам. Острая каменная кромка резала ей руки. — Ты использовал меня. Манипулировал мной. Ничто не может служить извинением.
— Может быть, и так. Но разве не на ошибках мы учимся? И разве не заслуживаем прощения? Потому что именно об этом я прошу. Не оставляй меня, Оливия. Хочешь, я буду на коленях умолять тебя?
