Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
До завтра…
— Люсь! Ну? Что он сказал–то? Плохо все, да? — осторожно, будто заискивая, спросил Глеб. Ну чего ты молчишь–то, Люсь…
Аккуратно положив перед собой на стол трубку и сложив руки одну на другую, как прилежная школьница, она снова уставилась на нее широко раскрытыми, полными удивленного ужаса глазами и провалилась куда–то в мыслях своих, или оглохла на время. Хотя голове что–то настырно все равно позванивало, странными такими звуками, будто знакомыми…
— Люсь, не слышишь — в дверь звонят? – снова затормошил ее Глеб. – Иди дверь открой, Люсь!
Как солдат, подчинившийся приказу, она развернулась неуклюже всем корпусом и пошла в сторону прихожей. Распахнув настежь дверь, сходу ткнулась невидящим взглядом в шикарный букет белых роз, над которым сияли навстречу ей радостные глаза Ильи Гришковца. Подняв голову, она так же удивленно и долго смотрела в его счастливое лицо, будто не узнавая, с горечью думая о том, что всего лишь каких–нибудь полчаса назад оно было б здесь очень даже к месту и ко времени, а ее лицо было бы, наверное, еще более придурковато–счастливым… Потом, резко встряхнув головой, деловито взмахнула рукой в сторону кухни:
— Так, проходи… Цветы поставь там в вазу. Спасибо, конечно… И не шумите, ради бога, Шурочку разбудите…
— А где–то я тебя видел, парень… — в дверях кухни показался Глеб с бутербродом в руке, навалился на косяк, откусил от него порядочно и стал жевать, внимательно разглядывая Илью.
— В поезде… Ты видел меня в поезде, два месяца назад, когда провожал Люсю… — разматывая длинный шарф и удивленно его разглядывая, ответил Илья.
А! Ну да, точно! – вспомнил Глеб, снова откусывая от своего бутерброда. — А ты молодец, парень, не промахнулся…. Не то, что я. Повезло тебе. Таких, как Люська, больше нет…
Он оторвался от косяка, мотнул головой, словно прогоняя навалившуюся слабость, ушел со своим бутербродом на кухню. Потоптавшись еще в прихожей, Илья прошел следом, уселся за кухонный стол, держа в руках свой нелепый букет. Огляделся в поисках вазы и, не найдя ничего подходящего, неловко пристроил цветы на подоконнике.
— Глеб, это Илья, – заходя на кухню, сухо представила его Люся.
— Ну, Илья так Илья… Понятно… Свято место пустым не бывает.
Люся, ничего не ответив, развернулась к плите, налила в большую чашку чай, поставила перед Ильей.
— Да не смотри на меня так, парень, – улыбаясь грустно, снова заговорил Глеб, – я теперь тебе уже не соперник. Вот ты пришел, и мне вроде как встать и уйти надо… Только идти мне некуда, да и сил нет. Ты уж прости меня, парень.
— Перестань, Глеб, — тихо попросила Люся, подходя к окну и осторожно беря в руки цветы. – Не надо с ним так разговаривать. Он сейчас попьет чаю и уйдет…
Илья взглянул на нее непонимающе и содрогнулся, как от озноба. Нет, он не уйдет…Чего это она? Он не мог, не имел права уйти отсюда. Не мог оставить ее здесь одну, в этом мертвецком холоде, с этим всю ее забирающим, втягивающим в свои черные дыры парнем. А дыры эти огромные. Просто зияющие пустоты, а не дыры – он это сразу увидел. И слишком сильный идет через них черный сквозняк. Нет, он не уйдет. Ни за что не уйдет. И Люсю не отдаст. Потому что видит — она, сама по себе Люся Шувалова, и не нужна ему вовсе. Ему просто дырки свои заткнуть чем–то надо. Только и всего. Он уже и начал… Илья вдруг с ужасом почувствовал странное какое–то равнодушие к этим его черным пустотам. Голова была ясной и холодной, и только одна–единственная мысль в ней билась и билась испуганно — он не уйдет…
— Люсь, ты ж понимаешь, я ни на что не претендую, — виновато протянул Глеб. — Мне как–то не до этого сейчас. Пусть остается, он же к тебе пришел. На цветы вон потратился…
Люся наклонилась над плотными белыми головками роз, медленно втянула в себя их запах. Потом ласково провела ладошкой по цветам и, не оборачиваясь, тихо, но твердо произнесла:
— Иди домой, Илья…
— Нет, Люсь… — отчаянно замотал он головой. – Ты не понимаешь…
— Пей чай и уходи. Так надо.
— Люся…
— Пей чай!
— Не хочу!
— Тогда пойдем, я провожу тебя. Ну?
Поставив цветы в вазу, она медленно прошла мимо него в прихожую и остановилась там в ожидании, взяв в руки его куртку. Илья нехотя поднялся, вышел за ней. Прикрыв на кухню дверь, Люся виновато потянула его за рукав, развернула к себе и ласково провела ладонью по щеке:
— Видишь, как получилось… Отменяется наш с тобой праздник. Не огорчайся, ладно?
— Ну, пусть отменяется… Не гони меня, а? Я ведь помочь хочу. Ты не верь ему, Люся…
— Не надо. Я сама разберусь. Понимаешь, это мое. Ты здесь вообще ни при чем. Прости, так уж получилось… Спасибо тебе за все.
— Люсь, ты знаешь, мне кажется, он болен очень. Я что–то такое ужасное увидел… Не гони меня, пожалуйста!
— Да все с ним в порядке, Илья. Иди. И не надумывай себе ничего. Живи, как все. И спасибо тебе.
Сама удивляясь этой своей жестокости, она открыла дверь и даже легонько подтолкнула его, прогоняя. Не хотелось ей ничего ему объяснять больше, да и сил не было. И как объяснишь, что любовь – это для него пока праздник, а для нее уже нет. И как объяснишь, что за те три года, проведенные рядом с Глебом, она успела врасти в него по самые уши, по самую маковку, что женой себя практически считала – успела таки в ней образоваться эта женская болезнь–привязанность. Да, он груб и лжив, и не блещет интеллектом, а душа к нему именно прилепилась, как в наказание…
За что, интересно, судьба наказывает таких хороших девочек любовью? За что–то есть, наверное. А может, ни за что. А может, и не наказывает. Может, это просто задача такая школьная, экзамен, испытание, урок, который надо с муками пройти, с честью выдержать, правильно решить…
Выходя из дверей, Илья оглянулся и посмотрел на нее так отчаянно–нежно, будто выстрелил мощным горячим потоком тепла — она тут же и задохнулась, и схватилась за горло, и показалось ей даже, будто стала чуть выше ростом, и шире в плечах, и вообще стала будто намного смелее и значительнее, и сил у нее теперь столько, что любую беду она может запросто развести вот этими руками — большими и сильными, и любую задачу ей решить по плечу…
«Надо было хоть с Фрамом погулять», — подумал Илья, выходя из подъезда и идя мимо знакомого сквера, мимо их старой оттаявшей скамейки, мимо весны, мимо солнца, мимо чудесного дня, который обещал быть таким радостным с утра. Он долго и бесцельно ходил по звенящим от капели улицам, натыкаясь на прохожих, рассеянно извинялся и никак не мог собраться с мыслями. В голове будто кто–то перемешал все большой деревянной ложкой, и сквозь эту мешанину периодически–настырно пробивался тонкий Люсин голосок: « Иди… Живи, как все…» Илья даже всплакнул чуть–чуть на одинокой бульварной скамеечке, не удержавшись . Хоть и не видел никто, а все равно стало стыдно — так не по–мужски… Хотя тут же и облегчение пришло , словно ушла из него с этими короткими слезами первая обида и растерянность. Снова подумалось вдруг – а ведь и правда впервые ему не захотелось человеку помочь. Не потянуло почему–то броситься решать проблемы этого парня, хоть и увидел он, как плохо ему, просто смертельно плохо. Илья почувствовал вдруг — разрушилось в нем что–то, сбилось, переклинило. Словно работа какая–то, быстрая, невидимая и болезненная, происходила в нем, раздирая все накопившееся на главное и второстепенное. А главным этим была Люся. Главным была любовь к ней, забота о ней, жуткая тревога за нее…
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
