Олег пришел в десятом часу, плюхнул свой чемодан в прихожей, прошелся по дому неприкаянно. Зайдя на кухню, шагнул к ней робко, положил руки на плечи. Она вздрогнула, ощутив всей кожей неприятную обязательность жеста. Потом опомнилась, повернулась от плиты с улыбкой:
– Есть будешь? Я рассольник сварила, твой любимый.
– Нет. То есть да. Буду, конечно. Как хорошо дома, Марин. Ты прости меня.
– Да ладно, проехали… Договорились же – забыть и не вспоминать! Не было ничего. Иди мой руки…
И ночью она не могла отделаться от чувства этой проклятой обязательности, когда он обнимал ее. Хотелось даже сказать – не надо. А потом решила – надо. В конце концов, он ей муж. Надо перетерпеть неловкость этих первых дней и ночей. Потом все наладится, наладится…
Слезы сами полились в подушку, когда Олег заснул. Отвернулся и заснул. И утром рано, когда прозвенел будильник, приглашая к привычной обыденности, тоже вставать не хотелось. А надо. Сама же хотела в привычную жизнь! Так что вперед, бегом, на кухню, готовить завтрак для мужа, чистую рубашку достать и погладить, на работу не опоздать. Белка в колесе. Галина Бланка. Привычная жизнь. Надежная жизнь. Так надо. Так надо. В зеркале ванной – озабоченное проблемами лицо. И стрижка новому лицу некстати. Долго выпрямляла непослушный вихорок, чтобы прикрыть им шрамик на виске. Потому что он тоже – некстати. Опять захотелось плакать, но сердито махнула на свое отражение рукой – еще чего! Все наладится, все будет хорошо.
На работу она опоздала порядочно. Процокала каблуками по коридору, открыла дверь кабинета, бросилась к компьютеру. Вчера же рано ушла, а начальник просил к утру договор сделать! Но видимо, все этим утром настроилось против нее – экран монитора мигнул и тут же выдал ей непонятные знаки-крючки. Не туда и не сюда. Прямо форс-мажор какой-то. Надо администратора вызывать. Илью…
– У меня компьютер завис! – торопливо проговорила она ему в трубку. Старалась, чтоб по-деловому строго прозвучало, а получилось все равно торопливо, с явно обозначившейся ноткой неловкости в голосе. – Помоги, пожалуйста!
– Хорошо. Сейчас приду, – сухо отчеканил Илья в трубку и, как ей показалось, очень холодно. И правильно, наверное. Поделом ей. А как он еще должен отвечать?
Встав со своего места, она подошла к окну, сложила руки под грудью. «Войдет – не повернусь даже. Незачем, – снова подумала трусливо. – Черт, как не вовремя компьютер завис! Ни раньше, ни позже…»
Спиной она почувствовала, как он вошел торопливо, как скрипнул под ним ее стул. Не обернулась. Глупо, конечно. Надо было заговорить о чем-нибудь незначительном, разрядить ситуацию. Но сил недостало. И стоять отвернувшись, молчать – тоже ни в какие ворота. Лучше уж выйти вообще из кабинета, тем более у нее дело есть в бухгалтерии. К договору, который от нее директор ждет, калькуляция как приложение обязательно требуется. Вот туда, к бухгалтерам, она и пойдет.
За калькуляцией ее отправили к Альбине. Девушка молча протянула ей документ, потом подняла глаза – насмешливые, торжествующие. Марина почти физически ощутила, как с разбегу вляпалась в эту насмешливость и забарахталась в ней, как неприятно и вязко стало внутри, будто уличили ее в чем-то постыдном. Потом вспомнила – ах, ну да… Совсем забыла, что бедная Альбина в этой истории – тоже лицо пострадавшее. Ишь как смотрит! Злорадствует, наверное. Что, мол, не получилось у тебя с молодым парнем, дерзкая старушенция? Ни себе, ни людям? Интересно, откуда она знает, что не получилось?
– Это уже окончательная цифра? Я могу прописать ее в договоре? – стараясь говорить холодно и сухо, ткнула Марина пальцем в калькуляцию.
– Да. Можете. Это итог. Всему и всегда можно подвести итог, правда, Марина Никитична?
– Да. Правда, Альбина. Можно.
Эк она ее ловко этим итогом поддела! Со вкусом и явным удовольствием! А ведь наверняка они с Ильей были предметом для сплетен все это время. Не скрывались, с легкостью выставили отношения на обозрение и не замечали ничего, что вокруг происходит. И что теперь в этом пресловутом итоге получается? Она, замужняя женщина, мать семейства, поимела ни за что ни про что славу легкомысленной профурсетки? Да уж, час от часу не легче. Дернуло же ее в историю вляпаться.
В дверях своего кабинета она столкнулась нос к носу с Ильей, и оба замешкались неловко, затоптались на пороге.
– Можешь работать, я все сделал, – отведя взгляд в сторону, тихо проговорил Илья.
– Ага. Спасибо. А то мне надо договор шефу нести, а я…
Она вдруг осеклась на полуслове, подняв на него глаза. И сердце дернулось почти материнской жалостью. А может, не материнской, может, обыкновенной бабьей. Парня-то не узнать… Лицо серое, нехорошее, душевной болью припыленное, взгляд тусклый, под глазами черные провальные круги. Не лицо, а живой укор ее совести. Но опять же – совесть-то тут при чем? Она ж не такая, она порядочная, она снова мужняя жена, в конце концов. Боже, неловко как. Видеть изо дня в день это лицо… Нет, на эту неловкость ее уже недостанет. Раз натворила делов, надо бежать, уходить отсюда, другую работу искать. Опять уходить…
Звонок бывшего начальника, милейшего Льва Борисовича, прозвучал после обеда спасительной музыкой, одним махом разрешил терзающие душу сомнения.
– Ну что, Маришечка Никитична, тебя, говорят, поздравить можно? – сразу после обязательных «здрасте – как живете» перешел он к делу. – Твой благоверный мне похвастать уже успел, что с семьей благополучно воссоединился.
– Что, прямо так сам и похвастал?
– Да нет, не сам, конечно… Это я его к стенке припер. Секретарша у меня на работу не вышла, вот и припер. Ну, тут он и раскололся.
– А почему не вышла?
– Не знаю. Прогуляла, значит. Твой мямлит что-то невразумительное – уехала, мол, по делам каким-то, да мне какое дело?
– А, понятно…
– Чего тебе понятно, Мариш? Я ведь чего звоню… Я это, знаешь, уволил секретаршу-то. Раз прогуляла. Взял и уволил, чтоб другим неповадно было. Это уж потом осенило меня – выходит, в самый раз я ее уволил!
– В смысле, Лев Борисович? Почему в самый раз?
– Да потому! Раз у тебя с мужиком все наладилось – возвращайся-ка ты назад! За ним, как выяснилось, глаз да глаз нужен. Так что давай пиши заявление и приходи. У меня тут работы невпроворот.
– Хорошо, Лев Борисович. Спасибо.
– Что, и впрямь согласна? Я думал, ты забрыкаешься…
– Нет. Не забрыкаюсь. Я приду. Я прямо сейчас пойду увольняться, Лев Борисович.
– Ага, ага. Так я позвоню твоему нынешнему, чтоб не держал тебя? Он мне тут кой-чего должен, потому без звука отпустит…
– Позвоните. И чем быстрее, тем лучше. Я и правда обратно хочу, Лев Борисович.
Положив трубку, она откинулась на спинку стула, на секунду прикрыла глаза. Вот и хорошо, что так получилось с возвращением. Повезло ей. Правда, и там местные сплетницы ей хорошо косточки помоют, но это будет уже другого рода мытье. Более оптимистическое. Семья воссоединилась – это вам не абы как. Конечно, можно и наплевать на все сплетни, вместе взятые, с высокой колокольни, но это редко кому удается, чтобы в самом деле – наплевать. Она вот, например, не может. Для нее чистота во всем принципиальна – и дома, и в рабочих делах, и в добром имени. И как ее угораздило в эту историю с Ильей вляпаться – теперь самой непонятно…
