Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
– Сегодня стоим на воротах, – махнул в сторону тяжелых железных дверей Валя.
– О’кей, – кивнула я и мы принялись стоять. Однако через пятнадцать минут я поняла, что до конца смены достоять мне будет весьма тяжело. К воротам каждые пять минут подъезжали машины. То неизвестные мне марки с дипломатическими номерами, то грузовые фуры с продуктами и еще какой-то ерундой. То русские жигулики, водители которых предъявляли разовые пропуска. Я хаотично дергалась, исполняя приказы Валечки.
– Проверь багажник. Обращайся по-немецки.
– Битте, – отвечала ему я и лезла в глубины огромного Минивена.
– Посмотри днище. Вот зеркальце, – совал он мне в руки длинную палку и я лезла под машину, пачкая рукава. Стоял март месяц, международный женский день и я с каждым часом уставала все больше. К тому же начала замерзать. Я уже почти не чувствовала рук, постоянно намокавших от контакта с теплым подтаявшим снегом на автомобилях.
– Что? Устала? Можешь пойти на десятиминутный перерыв, – смилостивился Валя.
– Куда, – ступила я.
– Я бы советовал в туалет. А то потом еще четыре часа стоять. И не задерживайся, я вызвал сменщика.
– Какого? Зачем?
– Я не могу оставить новичка одного на посту. Так что придется мне уходить только под сменщика. Есть еще вопросы?
– Нет, – я понеслась в сторону головного здания, где действительно по полной программе посидела в туалете, а потом жалобно заскулила в трубку Дашке.
– Я с ума сойду. Еще восемь часов. Как ты это выносишь?
– Я спиваюсь. Зимой после уличных постов всегда отхожу только после коньяку, – поделилась та главным секретом.
– Мне ж нельзя! Вот мука. У-у-у-уу!
– Не плачь. Ты должна быть как кремень. Если правильно сможешь зарекомендовать себя, то будешь стоять потом на нормальных постах. У нас вообще-то женщин на ворота редко ставят. Там сдохнуть можно.
– Тогда почему я? – совсем было уже возмутилась я.
– Ты – новенькая. Тобой сейчас все самые сложные дырки будут затыкать. Видишь, ведь поставили на восьмое марта. И на ворота.
– Мне пора, – вдруг опомнилась я, глядя на стремительно убегающие стрелки часов.
– Удачи, – пожелала Дашка и я отправилась досматривать ужасные холодные и грязные машины посольства. Валя, как я потом узнала, в тот день перевалил на меня работу, которую обязаны выполнять двое. Я осмотрела неразличимую мною серую липкую массу мартовского автотранспорта и к семи вечера просто упала в раздевалке. Ни чай, ни стопка коньяку не спасли меня. Я почти уснула, когда меня растолкали незнакомые охранники и объяснили, что в раздевалках спать не положено. В метро я висела на поручнях и отрубалась, а на моей ветке мне даже уступили место. Что, интересно, такого ужасного выражало мое лицо, что мне, совершенно очевидно небеременной молодой даме уступили место.
Максим встретил меня плачем. Он был голоден, зол и обижен, и как настоящий мужчина устроил мне истерику с разборкой, забыв все, о чем мы с ним вчера договорились. На следующее утро я, совершенно никак не отдохнувшая, в семь утра заступала с Валей, тоже усталым и, не смотря ни на что, вымотанным, на смену в тем же самым воротам. К следующему утру у меня кончилось молоко.
– Первая расплата за право получать деньги, когда все честные российские граждане голодают, – подвела промежуточный итог категоричная Марго.
– Зато не надо будет больше сцеживаться, – попыталась меня порадовать сердобольная Аля.
– Хорошо, что хоть полгода покормила. Все-таки Максик уже – такой богатырь, – нашла нужные слова Зайницкая. После этих первых двух дней я смотрела на нее с гораздо большим уважением, чем до того. Если она выдержала несколько лет работы в подобной структуре, значит она значительно сильнее меня. Еще пара смен на воротах, и я сдамся.
– Не сдашься. Они всегда так делают. До первой зарплаты вываливают на тебя весь ужас, а потом откатывают немного назад. Через пару месяцев человек плотно сидит на денежной игле и уже сам боится, что его выгонят.
– Все понятно, – сказала я и пошла валяться. После ТАКОГО восьмого марта я считала, что имею полное проваляться все мои законные два дня в кровати, целуясь с моим малышом. И никто, даже папа, не стали с этим спорить.
Через две недели жизни по принципу «два дня живу, два – дохну», меня переставили на работу в ночную смену. Те же самые ворота, только с девятнадцати ноль-нуль до семи утра. Ночью с сынком сидела мама, тем более, что с нею он спал лучше, чем с няней, а днем его передавали на мои ошалевшие от непривычной нагрузки руки. График, в который меня впаяли, справедливо считался самым тяжелым. Полный трендец, с точки зрения живого человека, так как ледяные мартовские ночи, когда каждый час стояния дается с ощущением пытки, вызывали приступы панического страха перед будущим. К вечеру, когда я, с трудом умудряясь вырвать хоть три-четыре часа для сна, выпералась на службу, мой моральный облик соответствовал термину «жертва Бухенвальда». Мне казалось, что жизнь не может так размазывать меня по стене. И что никакие семьсот долларов не могут искупить того вреда, который я наношу своему физическому и психологическому здоровью. Иногда в дополнение ко всем тем радостям, что я огребала, стоя на ночном морозе, начальство развлекало нас разнообразными аттракционами.
– Код девять-семнадцать! – раздалось у меня в рации как-то в начале апреля. Я переглянулась с Михаилом, худощавым угрюмым парнем, который сменил Валентина, когда меня переставили в ночную смену.
– Это что? Вроде бомба, – неуверенно принялась вспоминать я.
– Девять-семнадцать? Точно. Бомба.
– И что теперь делать? Мы погибнем? – нелепо испугалась я.
– Какой бред, – фыркнул он, – это скорее всего учебная тревога.
– Точно? – постаралась успокоиться я.
– Не спи. Давай, рапортуй о получении сигнала, – резанул меня приказным тоном Михаил. Я принялась судорожно жать на кнопки рации.
– Пост «Восточный въезд». Лапина. Код девять-семнадцать принят к исполнению, – автоматически выдала я.
– На отработку пять минут, Лапина, – немного помолчав, рявкнула в ответ рация.
– Есть, – вытянулась я. Потом отдышалась и спросила у Михаила, что делать дальше.
– Ищи, – приказал он тоном кинолога. Я принялась бегать вокруг ворот, оглядывая все углы.
– Загляни в помойку. Это обязательно, – помог мне работать Михаил. Я чуть было уже не огрызнулась, что помойку перерыть и ему никто не мешает, но ощущение «испытательного» срока висело надо мной как Дамоклов меч. Я промолчала и методично перетряхнула мусор. Надо сказать, что у иностранцев даже мусор был какой-то эстетский. Никаких тебе сопливых салфеток или плевков. Для этого есть пепельницы, плевательницы и туалеты. Так что мое чувство собственного достоинства почти и не пострадало.
– Пост «Восточный въезд». Лапина. Код девять-семнадцать отработан. Информацию не подтверждаю.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
