но не обязаны они при этом умирать, как другие женщины, ибо знакомо им искусство чар. Смени закон Пестователя на свой собственный и объяви, что ляшки могут рожать великанов, не умирая при этом во время родов.
Семовит ненавидел Пестователя, поскольку тот отослал его в Византион, быть может, и навсегда, а потом отобрал Зоэ, делая ее собственной женой. Тем не менее, хотя и слышал он о странной болезни, которой поддался сейчас Даго, он испытывал перед ним страх.
— И что с того, если я объявлю собственные законы. Кто, кроме меня, признает моего сына великаном, если ты не умрешь при родах?
— Победители могут устанавливать свои законы. Никто не может пренебречь законами победителей.
— А откуда я могу быть уверенным, что стану победителем?
— Пускай скажет об этом священный змей.
Произнеся это, она поднялась с ложа, в котором они оба лежали, и исчезла в соседнем помещении без окон. Там хранились одежды Семовита и самой Валяшки. Оттуда она вынесла корзинку, открыла крышку, и тогда в тусклом свете масляной лампы Семовит увидел, что корзинка выстлана мягкой материей, а на ней, свернувшись, спит жирный, огромный змей.
Валяшка разбудила рептилию, постучав согнутым пальцем по корзинке.
— Змей, скажи правду моему мужу… — тихим голосом попросила она.
Тот поднял свою плоскую голову и громко зашипел.
— Ну что, слышал? — спросила Валяшка и накрыла корзину крышкой.
— Ну, зашипел…
— Я скажу, что сообщил он на своем зачарованном языке. Сообщил он: ты будешь великаном среди великанов, но корми меня молоком, лягушками и маленькими цыплятами.
Валяшка отнесла корзинку в комнату с одеждами, а потом задула масляную лампу, сняла с себя рубашку и, голая, улеглась рядом с Семовитом.
Тот же лежал неподвижно, чувствуя своим бедром ее обнаженное бедро. Только он не желал этой женщины, ибо, как и все, которые его окружали, боялся волшебства и волшебниц. И этот страх подавлял в нем телесные желания. Да если бы он только знал, что Валяшка — волшебница, он никогда бы не приблизился к ней, не сделал бы своей женой.
Так он лежал долгое время, а потом его мысли пошли по другому пути. Потихоньку его наполняло чувство гордости за то, что вот он поимел колдунью, научил ее роскоши, влил в нее свое семя и сделал своей невольницей. Эта волшебница жаждала его любви, а он мог дать ей любовь. Разве не означало это, что он, все же, более могущественный, чем она и все ее чары?
Семовит представлял себе тело Валяшки, и к нему пришло телесное желание. Он протянул к женщине руку, та припала к Семовиту всем телом. Покинул его страх, и подумал он: «Раз родишь мне сына, умрешь, чтобы у меня был великан. Уж Арне об этом позаботится». А вслух произнес:
— Согласен, я поменяю закон Пестователя, и народу придется признать это. Я поменяю и многие другие законы. Себя я объявлю князем, а ты будешь княгиней.
— И пускай так и случится, — услышал он.
Так почувствовал себя Семовит настоящим великаном, пока его военный поход внезапно не встретился с громадными сложностями.
Случилось так, что с началом месяца цветения вереска, когда неподалеку от Крушвицы собиралась готовая воевать армия Семовита и отряд ляхов, прибыл посланец от Желислава из Плоцка и, покорно кланяясь Семовиту, попросил у него от имени повелителя Мазовии, чтобы войска Арне и Мыны в Мазовию не приходили, поскольку Мазовия опасается нападения эстов, в связи с чем не сможет предоставить помощи в сражениях с Чемой, несмотря даже на то, что этого желает сам Даго Пестователь. А через три дня уже и воевода из Ленчиц, Ольт Повала, сообщил Семовиту, что с удовольствием примет его как гостя, но вот воинской помощи дать ему не сможет, поскольку сейчас он слаб, ибо какая-то странная зараза весной погубила лошадей и скотину. То же самое сообщил Семовиту посланец от Лебедя Рыжего из Серадзы. Ченстох никак не отвечал на вызовы Семовита, проявляя полнейшее презрение к нему. Мало того, следующий посланец сообщил Семовиту, что Желислав вышел из Плоцка и, вместе с войском, которое сумел собрать, отправился в град Цехана, ибо, вроде как, именно с той стороны Мазовии угрожала опасность.
Арне была в отчаянии, ведь полностью разваливался план уничтожения Чемы и победы над князем Ватаем. Силами одного только Семовита и ляхов сделать этого было нельзя.
Только случилось так, что именно тогда пожелал Семовит показать всем, что он великан, в котором течет кровь Пестователя. Заявил он Арне, Мыне и своему тестю, повелителю лендзян:
— И все же я отправлюсь на войну и одержу победу на Чемой. Авданец был еще слабее, когда приступил к расправе со своими дядьями. По приказу Пестователя отберу я предательско отобранной у него Самдомирской землей, своей супруге, Валяшке, возвращу ее край — Землю лендзян, а потом усмирю и Ватая.
И еще в тот же самый день, несмотря на плач Арне и предостережения Мыны, Семовит собрал половину своей армии: тысячц всадников и восемь сотен щитников, а еще восемьдесят возов с оружием и провиантом, и направился в сторону Клодавы.
Рассказывают, что почти что целый день проплакала Арне у себя в комнате в Крушвице, никого не принимая, не допуская к себе даже собственного мужа, Мыну, и князя Ляха.
А перед самым наступлением ночи служанки сообщили ей, что у порога ее комнат просит поговорить с ней жерца с Вороньей Горы.
— Его сюда прислал Пестователь? — спросила Арне у служанок, но те не могли ничего на это сказать.
Заинтересовавшись, Арне разрешила, чтобы жерца вошел в ее комнаты. В первый момент пожалела она о своем решении, поскольку увидела перед собой малорослого человека в рваной одежде, с печальными и сонными глазами. Тот опустился перед Арне на колени, коснувшись лбом пола.
— Кто прислал тебя? — шепотом спросила Арне.
Тот ответил после длительного молчания:
— Меня прислал ветер. Меня прислала сила. И прислала меня мудрость.
— И что же приказывают делать ветер, сила и мудрость?
— Под твоим правлением, госпожа, имеются оставленные тебе Семовитом целых тысяча конных, пять сотен щитников и отряд князя Ляха. Вот о чем говорят на Вороньей Горе.
— Неужто сообщения так быстро добираются даже туда? — насмешливо спросила Арне. — Ведь только сегодня утром Семовит отправился в поход, оставляя мне воинов, о которых ты говоришь.
— Нам известно о том, что станется, а не о том, что сталось. А сталось то, что обязано было статься.
Рассердилась Арне. Сдерживая отвращение, схватила она грязного мужика за плечи и стала трясти ним:
— Говори, кто тебя
