Его переломит, как тонкую веточку в бурю,И он не вернется в объятия праздностей жизни.Докатится ярость его до глубин океанов,И он станет тем, кто ведет беззащитное племя.* * *
– Я достал это! – выпалил Осита, врываясь в гостевую комнату.
Он опять не до конца поднял дверь, и расписное полотно в желтых лилиях грохнулось об пол. Оба провидца вздрогнули и подскочили на подушках. Ясурама пролил чай себе на скрещенные ноги, а Доо от неожиданности смахнул рукавом несколько фишек со стола, нарушив узор игры, в которую они бились с самого утра.
– Ах ты негодный мальчишка! – начал было Доо, но тут же замолк, увидев, что Осита трясется, словно бумажная фигурка на нити в сильную бурю.
– Я достал! – повторил слуга, почти падая на колени и протягивая провидцу плотный белый свиток длиной с мизинец. – Теперь вы заберете меня обратно?!
Доо тут же забыл про игру, а Ясурама – про мокрый подол. Они переглянулись, не скрывая ужаса и восхищения, потом пухлый провидец спросил:
– Как ты это раздобыл, мальчик?
– Я!..
– Тш-ш-ш-ш! Говори тихо! Вдруг Маэда уже вернулся.
Слуга подвинулся ближе и перешел на шепот:
– Я раньше подглядывал, куда Каёси-танада его прячет. С тех пор как он не встает, он его оттуда не доставал. Я дождался, пока он крепко уснет, и тихонько вытащил.
– Друг мой, это великий момент! – восхитился Доо, обращаясь к Ясураме.
Тот усиленно закивал, но касаться свитка оба опасались.
– Разверни-ка его, Осита!
– Н-но я боюсь!
– Хочешь ты вернуться ко мне или нет?
Мальчик дрожащими руками выполнил приказ, и перед провидцами оказалась длинная шелковая лента, исписанная больше чем на треть мелкими, невообразимо красивыми иероглифами.
– Проклятье! – выругался Ясурама и тут же схватился за рот. – О Боги-Близнецы, простите сквернословие вашему слуге, не отрекайтесь от меня!
– Это тайные шифрования для императора, – поморщился Доо. – Я совсем забыл, что верхний круг провидцев использует усложненную криптографию.
– Значит, все было зря, – огорчился Ясурама, а вместе с ним и Осита.
– Что вы, друг мой! – хитро прищурился Доо. – Мы нашли тайные записи, да еще и на императорском шифровании! Это величайший козырь! Кайоши-танада скрывает часть видений от Ли-Холя! Мы должны немедленно идти с этим к настоятелю! Он повысит нас за раскрытие предательства!
– Но разве Цу-Дхо не выказывает большое расположение к Кайоши-танаде? – с опаской спросил Ясурама, маша веером на подол, чтобы тот скорее высох.
– Настоятель верен императору, – с важностью заявил Доо. – И он никогда не простит такого нарушения правил. Даже собственному сыну не простит! Тем более что сына у него нет. Вспомните, как он рассердился, когда Кайоши-танада совершил ту ошибку. Теперь доверие к нему пошатнулось, а мы нанесем последний удар! – С этими словами Доо разрезал воздух ладонью.
– А если он не согласится повысить нас за донос? – выдал Ясурама на удивление умную мысль.
– Тогда мы пригрозим рассказать об оплошности Кайоши-танады всему храму, и это о-о-очень скоро дойдет до императора! – парировал Доо. – Цу-Дхо мигом сместят с должности настоятеля, раз под его носом творится такое! Идемте немедленно, Ясурама! И ты, Осита, пойдешь с нами и расскажешь все, что видел, так, как рассказывал это нам!
– А настоятель не рассердится на меня?
– Ну что ты, мой мальчик. – Доо ласково погладил слугу по голове. – Он наградит тебя, а раз я стану провидцем ранга повыше, у тебя вырастет жалованье, и ты скорее освободишься от долга. Когда выплатишь все храму, будешь сам распоряжаться заработанными деньгами и хоть каждый день покупать себе чесночные конфеты. Разве это не замечательно? Ясурама, ну что же вы все возитесь?
– У меня тут ужасное темное пятно!
Доо достал веер, еще один сунул Осите, и вот уже трое склонились над подолом Ясурамы и пыхтели, гоняя по комнате воздух до тех пор, пока Доо не догадался отправить мальчишку за сменной одеждой.
* * *
Материк Намул, Царство Семи Гор, г. Эль-Рю,
1-й трид, 1020 г. от р. ч. с.
С утра у Липкуда страшно болела голова и внутри все сжималось в тугой комок. Свет, падавший в камеру, проявлял рисунок на штукатурке, где от шамана осталось размазанное пятно, почти слившееся со стеной. Косичка смотрел на него не мигая и пытался вспомнить что-то важное. Когда он прикоснулся к шаману, их сознания будто объединились, и Липкуд увидел мысли колдуна. Образы, о которых тот думал. Надо было срочно их вспомнить, иначе… все будет плохо. Очень-очень плохо. Неспроста Косичку донимало плохое предчувствие.
Как только рассвело окончательно, со стороны улицы послышалось цоканье копыт и грохот колес по брусчатке. Липкуд вскочил, подпрыгнул и вцепился в прутья окошка. Он увидел дорогие замшевые ботинки, прошагавшие влево, ко входу. Сердце загрохотало о ребра, словно кусочек льда внутри жестяной банки с кофе, встряхнутой буфетчиком.
– О, нет, – выдохнул Липкуд, все еще не понимая, чего так испугался.
Ему померещился пепел и маленькая белая фигурка, лежащая на камнях. Косичка едва успел растормошить сонную Эллу, когда в коридоре послышались шаги тюремного охранника.
– Встать! – рыкнул он, открыв дверь.
«…заключению в этой камере без воды и пищи до конца зимы… – всплывали в памяти Липкуда обрывки приговора, произнесенного тем же голосом. – Порченая… лично в руки Ардала Марвиса… наказаний любого вида, вплоть до смертельных».
– Ну что, Косичка, владелец театра из двух человек, – послышалась ехидная речь Боллиндерри. – Готов услышать решение суда?
Хозяин «Чудесатого театра» заглянул в камеру, и в этот момент Липкуд вспомнил все, что будет дальше.
«Слушай, я что хочешь сделаю…»
«Ты еще торгуешься? Жди подарочек под окном… может, к вечеру».
Удар. Кровь на губах и оцепенение. Визг Эллы. Подол ее платья, выскользнувший из рук. Хохот Боллиндерри. Собственный истошный вопль: «Лысая тварь! Не смей ее трогать! Не смей ее трогать, подонок!»
Звон в ушах. Удары головой о стену и кровавые следы на ней. Голос Эллы со стороны улицы: «Л-липкуд! Мне страшно!»
Беспомощное вранье: «Не бойся, малышка! Все будет хорошо! Я тебя скоро заберу!»
