Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Его запихнули в «пазик», поехали…
Минут через пятнадцать угрюмого молчания одна из теток сказала:
– Вы часок продержитесь? Я позвоню подруге в «Красные Командиры», может, они поделятся своими артистами, те у них раньше начинают…
Машина ехала куда-то в сторону Финского залива, сначала по шоссе, потом свернула и пошкандыбала лесом, по корявой дороге с еще не уезженным настом.
Ехали молча, в напряженной обоюдной ненависти. Так же молча с полчаса толкали в морозной чернильной тьме застрявший в колдобине «пазик». Все взмокли, нагрузили сапоги снегом, начальник – тот даже протрезвел и помрачнел еще больше.
Затем свернули на совсем уже интимную тропку и, с подъелдыкиваниями желудка к горлу и штормовыми раскачиваниями «пазика» в ямах, въехали наконец в раззявленные ворота под тусклым фонарем, прокатили по хрустящей снегом аллее и остановились.
Типовое кирпичное здание школы, освещенное электричеством по всем трем этажам, казалось отсюда, из чащи нагруженных снегом елей и сосен, чуть ли не декорацией к «Щелкунчику». Было что-то театральное в медленном кружении снежинок там, где золотой квадрат окна отлавливал их табунки из небытия.
На крыльце торопливо докуривал сигарету старшеклассник, а его подружка помчалась докладывать о прибытии Деда Мороза. Видно, их ждали давно.
Тут компания разделилась, Мишины попутчики делись куда-то – может, отправились допивать и праздновать в кабинет директора лагеря (а им как раз и оказался угрюмый мужик, так лихо и беззаконно умыкнувший Мишу), может, по домам подались, а может, приперлись в зал посмотреть на Мишин позор.
Его же самого паренек пионервожатый коридорами проводил за кулисы. В зале бесновались, визжали дети.
– Во, слышите? – сказал пионервожатый. – Мы их тут музыкой глушили… больше часа… Я вас как объявляю? К нам приехал Дед Мороз?
– Объяви – артист ТЮЗа Михаил Мартынов, – сказал Миша, сбросив на стул чужое полупальто и напяливая на собственные непослушные вихры бронзовый скальп. На всякий случай и носяру насадил на лицо, с неопрятным кустом, лезущим в рот. – Это что там у вас в углу? Пианино? Играющее?
– Без понятия, – ответил пионервожатый. – Вроде первоклашкам вчера что-то играли…
Он вышагал на середину сцены, сложил ладони рупором и крикнул в зал:
– Ти-иха-а-а!! А ну, тиха!!! Начинаем!
Зал завизжал, заулюлюкал… Паренек все стоял, грозно всматриваясь в ряды:
– Бакланов и Шварц, а ну, сели спокойна-а!!!
– Пошел вон! – сказал ему Миша из-за фанерной кулисы.
– Чего? – спросил тот, повернув голову.
Миша знаками показал ему, чтоб проваливал, проваливал наконец… и, не дожидаясь больше ничего, выкатился колесом на сцену, поднялся, гикнул, сделал сальто, еще одно, подкатил к инструменту, отбил чечетку, перевернулся, приземлился с размаху прямо на стул и распахнул крышку – клавиатура отозвалась под его руками дребезгом плохо настроенных звуков… А ведь могла быть и заперта, подумал Миша с облегчением… Он пробрякал несколькими бойкими аккордами сверху вниз и запел песню Бармалея из недавно выпущенного спектакля «Доктор Айболит».
Дети, перевозбужденные, утомленные долгим бездельным ожиданием, никак не могли успокоиться. Гул и взвизгивание в зале, выкрики, топот сопровождали Мишино пение… Они, конечно, ждали старика в армяке (сволочь, Свиридов!), Снегурочку, всех этих заезженных новогодних стишков, подарков… Кстати, роскошная – вероятно, прямо из здешнего парка – наряженная шарами ель с криво нахлобученной на гнутую верхушку желтой пикой тоже была достойна украсить собой декорации к «Щелкунчику»… Она стояла в огороженном стульями углу зала с тусклой пока сетью фонариков и ждала команды зажечь свои огни. Следовало бы, наверно, проорать что-нибудь из того, что он вызубрил:
«Отвечай-ка на вопрос: как зовусь я?..» – но где была гарантия, что фонарики зажгутся?
Прошло минут десять; Миша просто работал, гнал репертуар, пел все, что накопил за пять лет беспорочной службы в театре… Парик съехал ему на ухо, лицо под картонной насадкой вспотело, но он как-то не решался все это снять, чтоб не остаться на сцене совсем уже голым буднем.
В дело пошли «битлы», «Подмосковные вечера» и коронный его номер – гимн Советского Союза канареечным свистом на четыре лада… Дети не воспринимали ничего. Они хотели Деда Мороза, хотели подарков и чтобы елка зажглась и закружилась – все не ладилось, все катилось к черту… Перед ним, как «мене, текел, фарес», всплыли страшные стишки, зазубренные на скорую руку; и, вывинтившись из-за пианино, он проделал перед микрофоном несколько притоптывающих па и крикнул в зал:
Вам неведомы тревоги! Вам открыты все дороги! Вам желаю счастья я! Будьте счастливы, друзья!
Ему казалось, что этот кошмарный сон длится уже больше часа… когда в двери зала с воплями и гиканьем ввалились спасители: Дед Мороз, каланча и дубина, и пискля Снегурка. Видать, «Красные Командиры» пошли все же навстречу Розе Арутюновне, поделились залетными артистами. И пока те, голубчики, ухая, кружась и приседая, шли в гущу детей, подобрав полы ватного армяка и расшитого блестками, золотой и серебряной фольгой Снегурочкиного наряда, Миша узнал обоих.
Это были профессиональные «чесальщики»: ядреные, горластые, сверкающие Дед Мороз и Снегурочка – уже довольно пьяная чета Говорянков, Фима и Маша. Вся штука была только в том, что высокая, дородная, с нутряным волжским басом Маша всегда исполняла морозного деда, а вертлявый сморчок Фима наряжался Снегуркой. Такое у них было незыблемое амплуа.
– Вам неведомы тревоги! – завопил сморчок Фима.
– Вам открыты все дороги! – забасила Маша…
Миша не стал дожидаться окончания великого произведения, даже не стал раскланиваться, просто выпал за кулисы и выскочил в коридор. Он был мокрым, как мышь. С омерзением стянул с себя парик и накладную личину, сунул в карман… Достал сигарету и жадно закурил – он все еще не очень верил, что спасен… В зале визжали счастливые дети, и Маша гудела, как паровозный гудок: «Е-лач-ка, заж-ги-ся!!!»
Ясно, что о плате за все это безобразие ему даже и заикаться не следовало. Деньги, хотя б тридцатку в качестве компенсации, он намеревался выколотить из алкоголика Свиридова – потом, если тот не подохнет.
И, приговаривая: «Сволочь, вот сволочь!», Миша с посохом под мышкой (взял его за каким-то чертом, а выбросить жалко!) стал спускаться по лестнице в натопленный вестибюль, где на вешалке сиротливым кулем висело пальтецо.
Теперь надо было сообразить, как отсюда выбираться.
– Эй! Клоун! Как вас там…
Миша, с рукой, продетой в один рукав, обернулся. К нему грузно спускался директор – тот, многопудовый, что завез его в эти дебри и вытолкнул на растерзание пионерам. Дать бы ему сейчас по жирному брюху коленом, да кулаком – по тупому затылку, да добавить по…
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
