Где же Равальоли и Пинтальди?
На полу лежал толстый слой недавно потревоженной пыли. Равальоли и Пинтальди находились где-то в лабиринте из книжных шкафов. Женевьева помедлила, пытаясь воспользоваться своим сверхъестественно чутким слухом. Равальоли часто говорил, что есть в ней нечто странное.
Она могла слышать, как стучит дождь в пять окон тридцатифутовой высоты в конце галереи. Она знала, что это, наверно, демон бури. Над Удольфо часто бушевали бури, осаждая горную крепость, будто вражеские армии. Когда шли сильные дожди, ущелья превращались в подобие водосточных труб с хлещущей из них водой, и тогда покинуть имение было невозможно.
Где-то в библиотеке в дыру в стене задувал ветер, издавая странный плач, похожий на голос флейты. Звук был немелодичный, но чарующий. Ватек утверждал, что это плач Призрачной Невесты, убитой четыре века назад ревнивым братом-любовником накануне ее свадьбы с прапрапрадедом Мельмота Удольфо Смаррой. Женевьева не слишком доверяла всем этим россказням Ватека о призраках. По словам семейного адвоката получалось, что на каждый камень в Удольфо, на каждый квадратный фут поместья приходилось по три призрака каких-то древних невинно убиенных. Если принять все это на веру, поместье должно по колено утопать в крови.
Кровь. Мысль о крови заставила сердце Женевьевы забиться чаще. Во рту пересохло. За последнее время она ничего не ела. Она представила себе кусок почти сырой говядины, исходящий кровью в супнице.
Она стояла в окружении шкафов высотой до потолка, заполненных невообразимым множеством книг. Большинство томов никто не тревожил столетиями. Лишь Ватек вечно рылся в библиотеке в поисках историй о давно забытых деяниях или призраках. Шкафы образовывали стены лабиринта, полный план которого еще никто не сумел составить. Здесь не было никакой системы, никакой картотеки. Пытаться отыскать какую-то конкретную книгу представлялось столь же безнадежным занятием, как искать конкретный лист в Лоренском лесу.
– Дядя Гвидо! – позвала она, и ее слабенький голосок запрыгал между книжных шкафов. – Синьор Пинтальди?
Слух ее уловил бряцание клинка о клинок: она нашла вечных дуэлянтов. На нее опустилось облако пыли, и ей пришлось затаить дыхание. Между звяканьем и лязгом она расслышала бормотание сошедшихся в поединке мужчин.
– Дядя Гвидо?
Она подняла фонарь и вскинула взгляд к потолку. К шкафам были приделаны лесенки, чтобы обеспечить доступ к верхним полкам, а между ними, на высоте двадцати футов над каменными плитами пола, перекинуты мостки.
Там, наверху, виднелись огни и плясали тени. Теперь она видела дуэлянтов, жмущихся к книжным шкафам, наносящих поочередно удары клинками.
Гвидо Равальоли, муж сестры ее матери, цеплялся одной рукой за лестницу, наклонившись над проходом. Женевьева видела его вставшую дыбом бороду над тугим белым гофрированным воротником и белые прорехи в его камзоле, где острие меча Пинтальди повредило ткань. Пинтальди, утверждавший, что он незаконнорожденный отпрыск пропавшего сына Старого Мельмота, Монтони, был моложе и сильнее, он прыгал от шкафа к шкафу с паучьей ловкостью, но ее дядя превосходил его в фехтовании. Они были равными соперниками, и их поединки обычно оканчивались ничьей.
Крайне редко одному из них удавалось убить другого. Никто уже не мог вспомнить, что изначально послужило причиной их спора.
Женевьева окликнула дуэлянтов, прося их остановиться. Порой у нее появлялось такое ощущение, что единственной ролью, отведенной ей в Удольфо, была роль семейного миротворца.
Равальоли запустил в своего непризнанного родственника целой охапкой книг. Пинтальди отбил их в полете, и они попадали на пол, ломая корешки. Женевьеве пришлось отступить. Равальоли сделал выпад, и острие его меча вонзилось в плечо Пинтальди, пуская кровь. Пинтальди нанес ответный удар сплеча, чиркнув Равальоли по лбу, но рана сильно беспокоила его, и он не мог нормально держать меч.
– Дядя, прекрати!
В Удольфо случалось чересчур много дуэлей. Члены семейства слишком походили друг на друга, чтобы мирно уживаться вместе. А пока Старый Мельмот оставался на смертном одре, никто не осмеливался уехать, боясь, что его вычеркнут из завещания.
Начало состоянию, как она знала, было положено отцом Смарры Удольфо, пиратом, собравшим богатую добычу, грабя побережье на своем галеасе «Черный лебедь». На протяжении веков деньги приумножались с помощью самых разных видов разбоя, честного труда и выгодных браков. Их было достаточно для всех, но каждый хотел получить больше, много больше. И, несмотря на видимое богатство, ходили нескончаемые слухи, будто Черный Лебедь спрятал большую часть своей добычи в потайном месте в окрестностях имения, слухи, спровоцировавшие многих на упорные, но напрасные поиски зарытого золота.
По крайней мере, так она поняла. Детали часто бывали неясны. Порой она не могла быть уверена даже в том, кто она такая. Она помнила лишь Удольфо, где один день походил на другой. Но не помнила, чтобы была когда-нибудь моложе своих шестнадцати лет. В этом доме ничто не менялось, и иногда она не знала, живет ли здесь всю жизнь или всего лишь мгновение. Могло ли это быть сном? Сном, приснившимся какой-то другой Женевьеве, вторгшимся в некую другую жизнь и полностью позабытым, едва видящий его проснулся?
Пинтальди пошатнулся. Веревки, на которых держался помост, натянулись, и Равальоли, неистово хохоча, принялся перерубать их.
Ее, может быть, второй кузен упал на колени. Его рана сильно кровоточила – алое на белой ткани рубахи с широким открытым воротом. У Пинтальди были аккуратно подстриженные усы и, ясное дело, лицо все в старых шрамах.
Издав победный клич, Равальоли взмахнул мечом, как топором, перерубив еще один толстый канат.
Помост развалился на части, деревянные планки посыпались на пол, осталась одна лишь веревка. Пинтальди начал падать, уцепился неповрежденной рукой за канат и повис в воздухе. Он вскрикнул. Меч его полетел вниз и вонзился в валяющуюся книгу.
Равальоли припал к одному из шкафов, втиснувшись между рядами огромных толстых книг. Теперь он не выглядел торжествующим. Глаза его заливала кровь.
Пинтальди потянулся к веревке раненой рукой, пытаясь покрепче ухватиться за нее, но не смог сжать пальцы в кулак. Ее дядюшка утер лицо и нанес последний удар, перерубив последний канат. Женевьева ахнула. Пинтальди тяжело ударился о книжный шкаф, ломая кости, и грохнулся возле нее. Его голова была вывернута под странным углом к телу.
Ей не оставалось ничего другого, как ждать.
Равальоли осторожно спустился со своего насеста. Он был ранен во время дуэли, и одежда его намокла от крови. У него не осталось сил даже на то, чтобы плюнуть на поверженного противника.
Женевьева смотрела на него, не считая нужным в очередной раз протестовать, Он уже знал, что эта семейная междоусобица бессмысленна, но не мог перестать сражаться, как она не могла перестать пытаться мирить их. Таковы уж были Удольфо.
