– Я его не вызывал, у меня гора срочных дел, – посетитель различил ответ прокурора. – Инга, я же просил меня не беспокоить, никаких посетителей. Для этого у есть приемные дни. Выполняй свои функции, как положено…
– Евсей Трофимович, я прошу вас, – жесткие нотки послышались в голосе девушки. – Будьте милосердны, у него горе, дочь погибла…
После короткой паузы девушка указала взглядом на дверь кабинета, мол, вперед.
– Спасибо вам, Инга, душевный вы человек. Будьте счастливы, – поблагодарил ее Дмитрий Алексеевич. – Я боюсь, что из-за меня у вас могут возникнуть неприятности?
– А-а, пустяки, – махнула она рукой. – За это место не держусь, не привыкла пресмыкаться. Месяца два еще поработаю и сама уйду, канцелярская скучная работа не по мне.
«Девушка с характером, нелегко ей придется», – подумал он и вошел в просторный кабинет. За столом сидел плотный, круглолицый мужчина лет пятидесяти пяти от роду, в очках с золотой оправой. Недоверчиво поглядел на посетителя глазами, увеличенными выпуклыми стеклами очков, небрежно кивнул на приветствие.
– С чем пожаловали, гражданин Азарцев?
– Почему вы не дали санкцию на арест убийцы? – прямо в лоб спросил он чиновника. Тот заерзал на мягком с высокой спинкой кресле. – Потому что нет оснований содержать его под стражей. Господин Чадух не представляет реальной угрозы, опасности для общества. – густым басом ответил прокурор.
– Пьяный водитель за рулем всегда опасен для общества. Он потенциальный убийца, и подтвердил это своим преступлением,– возразил Азарцев. – Он в пьяном виде вновь сядет за руль автомобиля, и тогда очередная жертва…
– Чадух лишен права управления транспортными средствами, – сообщил чиновник. – Какие ко мне могут быть претензии, я действую строго по закону. Существует презумпция невиновности, только суд вправе объявить человека преступником. Отлично понимаю, что вам не терпится увидеть его на скамье подсудимых или в тюремной камере, но есть Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы, закон о прокуратуре, которыми я обязан руководствоваться. Сгоряча можно дров наломать, нарушить права человека. Я на это не пойду.
– Вы отпустили на свободу убийцу, – не согласился с доводами прокурора Дмитрий Алексеевич. – И он делает все, чтобы помешать объективному расследованию. Оказывает давление на свидетелей, они меняют показания в его пользу. Разве это не нарушение моих прав, не посягательство на правосудие?
– Гражданин, не сгущайте краски, его возможности ограничены, – с иронией улыбнулся прокурор. – Теоретически во всем, при остром желании, нетрудно усмотреть нарушение прав, но мы живем в реальном, быстро меняющемся мире, где невозможно регламентировать всю сферу взаимоотношений между различными субъектами Дело в том, что законодательство, в том числе и уголовное, отстает от потребностей практики, нуждается в совершенствовании. А депутаты-законодатели между тем погрязли в политических разборках, в бесконечной борьбе за власть. Не заботятся о престиже прокуратуры, о достойном вознаграждении ее сотрудников за интенсивный труд по обеспечению законности на вверенной административной территории.
– Ваша демагогия не имеет отношения к данному преступлению. Мне не нужны ваши абстрактные лекции, читайте их студентам,– вклинился в паузу Азарцев. – Я убежден в одном: убийца моей дочери должен быть сурово наказан.
– Прошу вас быть тактичным, не давать оценок типа «демагогия», – обиделся прокурор. – В противном случае я вызову наряд милиции. Вы человек неглупый, с высшим образованием и должны отдавать отчет своим словам. Сдерживайте свои эмоции, трезво оценивайте ситуацию. То, что произошло, уже не поправить, а жизнь продолжается. Я разговаривал с господином Чадухом.
Он не меньше вас огорчен трагедией накануне своей свадьбы. Готов покрыть все затраты на похороны, согласен выделить деньги на установку мраморного памятника и ограды, а также компенсировать моральный ущерб. За ценой он не постоит. Но это уже ваше личное дело, я вам не посредник. Между нами об этом не было разговора…
– Не нужны мне его грязные деньги, – вспылил Дмитрий Алексеевич. – Обошлись, были небольшие сбережения, да, спасибо, друзья и соседи помогли, кто чем мог, не оставили в беде. Есть еще люди с добрыми сердцами.
– Это ваше дело, но в любом случае суд примет решение о возмещении материального и морального ущерба, – пояснил Евсей Трофимович и пристально взглянул на собеседника. – До меня дошли сведения, что вы занялись частным сыском. Это противозаконно, я могу вас привлечь к ответственности. Может, в будущем и разрешат частные сыскные бюро, типа агентства «Лунный свет», а пока нет. Поэтому советовал бы воздержаться от активных действий на этом поприще. Они могут навредить настоящему, а не примитивному, следствию.
– Вы, господин прокурор, мне не указ, я действую по законам чести, совести и отцовского долга, – ответил он. Поняв, что чиновник симпатизирует убийце, с мрачными мыслями вышел из прокурорского кабинета.
12
Пока Азарцевы пребывали в заботах и хлопотах, справляли поминки в окружении друзей и соседей, боль утраты немного притупилась. Но отзвучали слова утешения и сострадания, разошлись друзья и соседи. Горе тяжелой ношей, как внезапно налетевший ураган, вновь обрушилось на них. Обнажились душевные раны.
Дом опустел и осиротел без Даши. В нем стало тихо, как в склепе. Все зеркала занавешены, и лишь портрет дочери на журнальном столике в девичьей комнате напоминал о счастливом времени. Рядом с траурной рамкой в бронзовом подсвечнике – оплывшая свеча с трепетным язычком оранжевого пламени. Софья Павловна меняет отгоревшую свечу, словно стремится продлить жизнь не огоньку, а трепетному сердцу дочери. Из-под черной косынки выбилась прядь рано поседевших волос, будто ненароком в морозное утро иней посеребрил их.
Прибавилось седины и у Дмитрия Алексеевича. Вещи, предметы в комнате дочери, казалось, омертвели без прикосновения ее теплых рук, звонкого голоса и нежных песен, легкого шума шагов.
Они промаялись до позднего вечера, со страхом осознавая, что счастье и радость вместе с дочерью-любимицей навсегда покинули этот дом. Третьи сутки выключены телевизор и радиоприемник и нет желания нажать кнопку и узнать, что происходит вокруг. С гибелью дочери рухнул мир, померкли краски …
– Ты бы, Дима, поел что-нибудь, загляни в холодильник, – предложила жена. – Нельзя же себя так изводить, на тебе лица нет, исхудал, осунулся, одни скулы…
– Ты тоже сдала, родная, – ответил он. – Понимаю, что надо поесть, но кусок в горло не лезет…
Вдруг вой Джека во дворе сменился лаем, и послышался дробный стук в металлическую калитку. Спустя некоторое время стук повторился.
– Кого-то, на ночь глядя принесло? Пойду, погляжу, – сказал он. Поднялся со стула и вышел на веранду, пересек освещенный тусклым плафоном двор. Небо над головой было высоким и звездным, скользил серебряный серп луны.
– Кто такой? – спросил он, отпирая калитку.
