Восхитительный прием, ставший настоящим триумфом, и дурманящий голову алкоголь развязали ему язык.
— Я люблю тебя, — сказала она. — И для меня не важно, с чем приходится мириться.
Услышав от него «люблю» в ответ, она почувствовала тепло, как будто он сказал это впервые. Сейчас ей казалось глупым нарядиться феей, в то время как он изображает ужасного кровопийцу. Но они были рядом: влюбленные и опьяненные счастьем. И это было главным — стоять рядом с Ним, ее единственным. Она смотрела, как он переходит от одного гостя к другому, и представляла себе, как спустя несколько лет у них будет своя собственная семья и в толпе людей будут бегать мальчик и девочка — их дети.
— Мы знали их еще детьми.
Вивьен услышала голос за спиной. Она повернулась и увидела женщину лет пятидесяти с бокалом чинзано, говорящую по-французски с едва заметным акцентом.
— Правда? — Вивьен улыбнулась, надеясь, что на зубах не осталось следов помады.
— Грустно думать о том, что заставило их сюда приехать. Такие юные, так много пережившие… — Женщина покачала головой. — Но вы уже все это знаете.
— Да. Это было ужасно. Синьор Динаполи, должно быть, был прекрасным человеком.
— Он был щедрым. Так много сделал для Изабеллы. — Женщина сделала паузу, словно собираясь продолжить, и отпила еще немного из бокала.
Тогда какого черта Изабелла осталась такой же, как прежде? — размышляла Вивьен.
Держа в руках энный бокал «Дом Периньон», она поняла, что делало вечер таким приятным: отсутствие Изабеллы. Возможно, золовка в последний момент перенервничала и именно поэтому не объявилась. Казалось, все этого ожидали, поэтому никто не упоминал ее имя.
— Вы знали, что Барбаросса раньше был лечебницей? — снова спросила женщина. — Сейчас такие называют более корректно — «приют». Место для людей с психическими проблемами. Динаполи закрыл заведение. Все равно в те времена их методы лечения уже критиковались, а родственники больных предпочитали менее радикальные способы — психиатры, врачи, традиционная медицина. Осмелюсь сказать, что иногда они… шли на крайности.
Вивьен осмотрела комнату, выискивая Джио. Он разговаривал с мужчиной в костюме оборотня, и она едва удержалась от смеха — отличная парочка.
— Тогда поговаривали, что Динаполи испытывал некоторые из этих способов лечения на девочке.
Вивьен взглянула на нее.
— Конечно, никто не может утверждать с уверенностью. Но он стал настоящим отшельником. Крайне редко покидал дом и, говорят, был одержим.
— Чем?
— Идеей исцеления Изабеллы.
Вивьен представила себе это. Она никогда не могла даже вообразить, каково это — сидеть в четырех стенах привязанным к одному месту. Девушка всегда срывалась с места на место, боясь остановиться, и только сейчас поборола себя.
— Я не знаю, что из этого известно вашему мужу, — продолжала женщина, — и как он к этому относится. Не сомневаюсь, что вы более образованны, чем такая надоедливая деревенская сплетница, как я. — Она игриво подтолкнула Вивьен, и из бокала девушки выплеснулось шампанское. — Но так приятно видеть, что Джио снова здесь, скажу я вам. Да еще и с такой очаровательной женой.
— Спасибо. — Вивьен сглотнула.
— Вы сегодня настоящая звезда. Все так говорят. Конечно, мы слышали о его достижениях в Америке, но все равно сложно сопоставить образ этого мужчины с тем мальчиком, каким мы его знали. Как жаль, что у нас не было возможности встретиться… — Женщина замолчала. Вивьен посмотрела на нее, а затем проследила за направлением ее взгляда. Там, около входа в зал, стояла фигура. Черный силуэт.
«Святые небеса…»
Шепот эхом прокатился по комнате. Волна вздохов распространялась быстро, как туман от замерзшего озера. Комнату наполнили восхищенные перешептывания, воспоминания о которых даже через несколько недель продолжали раздражать Вивьен. Это был трепет перед той, которая почтила их своим присутствием, — злой, но прекрасной королевой.
Изабелла стояла, с ног до головы окутанная струящимся шелком, словно изысканный набросок тушью. Ее волосы были завиты, и кудри напоминали волны чернил, пролитых на мрамор. Она казалась драматически-прекрасным видением с кроваво-красной помадой на губах и неприлично длинными ресницами. Впервые ее глаза не были скрыты за темными локонами. Вивьен смотрела в них, ошеломленная тем, какой поразительно красивой на самом деле была сестра мужа. Сестра моего мужа. Как она ей завидовала в этот момент! Лицо Изабеллы было фарфорово-бледным, веки подчеркнуты темно-фиолетовым, а скулы, выделенные едва заметным прикосновением кисточки с румянами, казались острыми как лезвия. Позади нее виднелся пламенный закат, окрашивающий холмы вокруг Флоренции в разные оттенки оранжевого. Она казалась произведением искусства, а не реальной девушкой.
«Такая красавица», — перешептывались женщины. Неудивительно, что эти чувства разделяли все собравшиеся. Вивьен стояла позади, забытая гостями, которые уже торопились поприветствовать вновь прибывшую. Изабелле не нужны были слова, чтобы привлечь внимание. Во-первых, потому, что за нее говорила ее красота, и, во-вторых, потому, что лицо Джио, присоединившегося к ней, сияло такой неподдельной детской радостью, которую Вивьен не могла у него вызвать. Он стоял рядом с Изабеллой, приветствуя за нее гостей и отвечая на их восхищенные реплики, и это казалось совершенно естественным. Вивьен осталась не у дел. Никто даже не обернулся, чтобы взглянуть на хозяйку вечера, стоящую в одиночестве в центре танцплощадки. Никто, даже мой чертов муж. Улыбавшаяся Изабелла казалась невинным цветком, хотя Вивьен знала, какое она на самом деле ядовитое растение. Она подхватила брата под руку, как будто они были семейной парой, и Вивьен на секунду правда поверила, что это была их вечеринка. Задолго до появления Вивьен именно они владели этим особняком. Они были теми, на кого приехали посмотреть все гости.
Она ждала, когда же Джио посмотрит на нее, хотя бы поинтересуется, где она. Но о ней забыли, как о старом халате после покупки блестящего платья.
И все же нашелся человек, чей взгляд пал на нее.
Изабелла.
И одного этого взгляда было достаточно, чтобы Вивьен поняла, что Белла намеренно ее превзошла. Сестра выжидала, высчитывала, когда ей выгоднее всего появиться, чтобы превзойти соперницу. И что хуже всего, ее сумеречный наряд казался невероятно сексуальным, тогда как образ Вивьен был воплощением непорочности. Изабелла продолжала за ней наблюдать, и Вивьен уговаривала себя не отвечать на ее взгляд.
Все в Изабелле говорило об одном.
Он никогда не будет твоим. Он всегда будет моим. Как ни старайся, ты всегда будешь проигрывать. У нас с ним одна кровь. Ты никогда не сможешь с этим соревноваться.
И тут Вивьен осенило.
Ты ошибаешься, Изабелла. Я могу соревноваться.
