Трудно было сказать, что я чувствовала, отправляясь на поиски отца. Волнение, да – но в то же время совершенно жуткий страх. Гарри я этого не говорила. Считая кого-то «недозрелым хлюпиком», она всегда делала обидную презрительную мину.
Я заранее боялась того, что он вообще не захочет меня знать, как это и прогнозировала Джуд, но все равно всегда воображала, как отец меня крепко обнимет – словно в тех историях о воссоединении людей. Словно в фильме «Хайди»[16]. Когда я думала об этом, то чувствовала покалывающий холодок и мне хотелось плакать, и тогда я писала об этом в своем дневнике. Излив там свои переживания, я сразу чувствовала себя лучше. Мои чувства на бумаге всегда были в безопасности.
Гарри же никогда подобная «безопасность» и не требовалась. Она любила волнение и азарт, ей нравилось попадать в разные переделки. И в большинстве случаев все было нормально – я просто наблюдала за ней со стороны и подставляла плечо, чтобы той было где поплакать, если все пошло не так. Как тогда, когда Гарри начала встречаться с появившимся в нашей округе зловещим байкером. Ее родители были вне себя, а отец даже наведался к тому байкеру домой и предупредил, что если еще хоть раз увидит того возле своей четырнадцатилетней дочки, то сразу отправится в полицию. Гарри тогда два дня была в слезах.
Однако в тот январский день 1984 года, в тот самый четверг, когда мы сбежали из школы, героиней дня была именно я. Гарри сказала, это мой «великий день», но сама я, кажется, скорее предпочла бы два урока физкультуры.
В поезде по пути в Брайтон мы, помнится, достали наши коробочки с ланчем: у Гарри был белый хлеб с ветчиной и капустный салат, а у меня – нарезанная домашняя буханка из цельнозерновой муки, промазанная хумусом. Занявшись едой, обе мы сразу попритихли. Мы словно внезапно осознали, что все это делаем на самом деле, и от этого даже немного закружилась голова.
– А что, если он окажется толстым и лысым, с банкой пива в руке? – спросила вдруг Гарри.
– А что, если он какой-нибудь миллионер? Или байкер? – парировала я.
Подружка стрельнула в меня взглядом.
– А может, у него десяток детей и живет он в муниципальном доме? – ответила она.
У Гарри, несмотря на ее репутацию вечной смутьянки, порой проскальзывали совершенно консервативные представления о жизни. Мне кажется, это в ней сказывалось влияние матери. Джуд, помнится, говорила, что миссис Гаррисон «вся в мехах, но без трусов». В ту пору я совсем не понимала, что это означает, но мне было очень смешно.
Как бы то ни было, я не стала озвучивать мысль: «А что, если он не захочет меня знать?» – но все равно продолжала только об этом думать и выкинула свой надкусанный сэндвич в мусорный бачок в туалете.
Когда поезд подъехал к нужной нам станции, мне не хотелось из него выходить. Ноги словно превратились в желе, и Гарри силой стянула меня с места и подцепила под руку.
– Пошли-ка. Давай просто пойдем и посмотрим, кто там живет. Мы можем и не говорить, что ты ищешь своего давно утраченного отца, пока сама не будешь к этому готова. И если они нам совсем не приглянутся, то пойдем, значит, и купим себе на пирсе сахарной ваты. Годится?
Я кивнула.
Указанный в записке адрес привел нас к большому дому на довольно фешенебельной улице, отступавшему в глубину участка, подальше от набережной. Однако выглядел он совсем не так, как соседние дома. Окна в нем оказались заколочены, а садик перед домом весь зарос и был закидан пустыми бутылками.
– Никто тут не живет, Гарри. Пошли отсюда, – сказала я, обрадовавшись тому, что эта пытка закончилась, так и не начавшись.
Но Гарри не желала ничего и слышать.
– Давай-ка не кисни. Мы что, зря такой путь проделали? Хотя бы постучимся.
И она пошла к двери, я же осталась дрожать в испуге у калитки, готовая сбежать при первом признаке опасности.
– Никто не отвечает! – крикнула мне Гарри.
Она уже готова была уйти, когда дверь вдруг отворилась, и в проеме появился высокий мужчина, протиравший глаза, будто ото сна.
– Да? Чего вы хотите? – спросил он.
– Скажите, вам знакома Джуд Мэссингхем? – прямо в лоб спросила Гарри.
Мужчина внимательно посмотрел на нее и рассмеялся.
– Джуд Мэссингхем? Господи! Вот это да! Просто взрыв из прошлого! Уж больше десяти лет прошло. Если и не все двадцать. Она была моей сокурсницей. И женщиной Чарли. Ну а вы сами кто такие?
Мужчина был совершенно худой, в узких черных брюках с широким коричневым ремнем, на котором пониже пупка красовалась причудливая пряжка. Сквозь его рубашку – из какого-то очень тонкого, просвечивающего материала, несмотря на то, что на улице изрядно подмораживало, – виднелось нечто вроде медальона, свисавшего с шеи на кожаном шнурке.
Итак, он знал Чарли. «Он знает моего отца!» – шепнул радостно голос у меня в сознании.
Гарри тем временем вовсю с ним болтала, объясняя, что я дочь Джуд и что я разыскиваю своего отца. Тогда он долгим взглядом уставился вдоль дорожки на меня, и мне стало любопытно, о чем он думает. Несколько мгновений никто не говорил ни слова, наконец он произнес:
– Я, кстати, Даррел. Давайте-ка лучше пройдем в дом.
Что мы и сделали.
Я до сих пор помню царивший в том доме запах: застарелое амбре масла пачули, на который накладывался сильный дух копоти. Запах удушливый и мускусно-терпкий, точно от старой хипповской афганской дубленки. К тому же там было так темно, что я то и дело обо что-то спотыкалась. Я не была уверена, что это не человеческие фигуры, а потому мне сделалось страшно.
– Электричество опять вырубили, – посетовал Даррел. – Кто-то снова забыл заплатить.
– А почему тут окна заколочены? – поинтересовалась Гарри.
– Чтобы не влезли мародеры, – усмехнулся он. – Это сквот, милая.
– Да ну! Никогда еще не бывала в сквоте, – словоохотливо ответила Гарри.
Я же за все это время не вымолвила ни слова. Мне в голову не приходило, что сказать, кроме вопроса: «Вы знаете, где сейчас мой отец?», без конца крутящегося в мозгу. Можно представить, каково это!
Потом он повел нас выпить кофе в кафешке чуть дальше по улице, чтобы мы могли поговорить, и я все никак не могла отвести от него глаз.
Когда официантка принесла наш заказ, он придвинул ко мне по столу колу и сказал:
– Эмма. Чудесное какое имя. Я очень хорошо помню твою мать. Она была такая красивая и всегда мне очень нравилась. Но она была подруга Чарли.
Не знаю почему, но я тогда расплакалась, и Гарри стало очень за меня неловко.
– Хватит уже, Эмма, – пробурчала она, протягивая мне сразу несколько салфеток, вытянутых из диспенсера.
