Книга Остров на краю всего - Киран Миллвуд Харгрейв

Мари стоит передо мной, но с ней что-то не так. Волосы сияют слишком ярко, глаза слишком большие.

Мари, говорю я, но мой голос улетает в воздух пузырями. Она протягивает ко мне руки.

Ами, поможешь мне?

Из ее запястий вырастают две вялые рыбы с пустыми, мертвыми глазами. Мари приближается, и я пячусь. Внезапно она исчезает, а вместо нее появляется нана, стоящая по пояс в бегущей торопливо воде. Рот ее открывается и закрывается отдельно от слов.

Ами, поможешь мне?

Добраться до нее я не успеваю. Река поднимается, и когда я протягиваю руки, то лишь зачерпываю воду.

Ами, слышишь меня?

Голос Мари возвращается, а нана растворяется в тусклом свете. Я снова начинаю ощущать собственное тело. Нана ушла.

– Ами, проснись!

Открываю глаза – так и есть, она. Настоящая Мари в мутном, расплывчатом утреннем свете. Трясет и толкает меня. Моя опущенная в реку рука онемела от холода. Я поднимаю ее. Сажусь и трясу головой, разгоняя остатки сна.

– Тебе снился кошмар, – говорит Мари. Кидлат испуганно цепляется за ее тунику.

– Все в порядке. Я проснулась. Это был только сон.

Сон, но какой-то слишком настоящий, как это бывает с кошмарами, хотя я собственными глазами вижу, что наны здесь нет и что у Мари одна рука такая же, как у меня, а другая совсем не похожа на рыбу.

– Пора идти. – Она протягивает мне кусок джекфрута. Сладкий запах бьет в нос, но во рту ужасно сухо. Я беру его и ем, а Мари кладет в карман острый камень и подает сковороду. Привязываю ее на спину, а перед глазами нана, стоящая по пояс в воде. Должно быть, что-то отражается на моем лице, потому как Мари, не говоря больше ни слова, берет за руку Кидлата и следует за мной.

Жара усиливается с каждой минутой, воздух густеет, а это означает приближение дождя. Небо серое, и солнечный свет растекается поверх собравшихся за ночь облаков. Я смотрю на текущую от города реку и думаю о том, что каждый шаг приближает меня к нане. Представляю ее занемогшей, в больнице, в окружении чужих людей из Запредельных мест.

– Ами, можно немного помедленнее?

Я оборачиваюсь и вижу, что Мари и Кидлат плетутся далеко позади. Вроде бы только-только вышли, но полянки, на которой мы спали, уже не видно, и вокруг только деревья, и солнце, словно пальцами, давит лучами через тень. Я останавливаюсь, делаю несколько глубоких вдохов и жду.

Тело напряжено, руки дрожат. Я сжимаю кулаки, стараясь, чтобы этого не заметила Мари, но она, конечно, замечает. Вначале, когда мы только познакомились, мне нравилась ее наблюдательность, но сейчас я воспринимаю это качество как назойливость и стремление лезть в чужие дела. Вдобавок ко всему еще и Кидлат, похоже, сделал выбор в ее пользу. Этого достаточно, чтобы внутри меня вскинулось что-то похожее на злость. Мальчишка забыл, что, когда нас только привезли на Корон, он держался за мою руку. Сейчас же Мари даже прикрывает его собой, будто я какая-то змея. А ведь она едва его знает. И вообще, зачем он потащился за нами? Без него мы шли бы намного быстрее.

Стискиваю зубы – хочу удержать эти мысли в себе, но Мари смотрит на меня своими светлыми глазами так, словно видит, что у меня в голове. Отворачиваюсь, не сказав ни слова, и иду вдоль реки, сдерживая шаг и чувствуя, как разгорается злость. Лучше бы я была одна и тогда могла бы бежать, не заботясь о том, поспевает ли за мной пятилетний мальчонка…

«Стоп», – твердо говорю я себе. Они ни в чем не виноваты. И никто не виноват, кроме мистера Заморы, который увез меня, и правительства, которое прислало его, а больше всего, больше даже, чем мистер Замора и правительство, виновато то, что в крови моей наны и в ее коже, то, что забирает ее кусочек за кусочком.

Еще немного замедляю шаг и иду рядом с Мари. Кидлат держит ее за руку с другой стороны, но она берет меня под руку и с чувством говорит:

– Все будет хорошо, Ами. Мы успеем. Нас не поймают.

На этом она останавливается, потому что не может обещать, как будет чувствовать себя нана, когда мы окажемся на месте.

Идем долго и останавливаемся только тогда, когда в животе у Кидлата начинает урчать так громко, что голос голода перекрывает журчание реки. Мари находит еще несколько плодов хлебного дерева, и каждый из нас съедает по одному, не обращая внимания на стекающий по подбородку сок. Сок привлекает мух, так что приходится умыться в речке. Вода прохладная и чистая, и я корю себя за то, что лишь теперь начинаю знакомство с лесом, а раньше, дома, всегда старалась обходить его стороной.

Кидлат до сих пор не произнес ни слова, но зато, похоже, успокоился. Может быть, понял, что важно идти быстрее, и старается не отставать. Но через несколько часов, когда солнце поднимается к верхушке неба, усталость берет свое, а после полудня на его три шага приходится лишь один наш. Видя, что малыш вот-вот расплачется, мы останавливаемся.

– Может, я его понесу? – предлагает Мари, глядя на мое озабоченное лицо, но я качаю головой. Это мне нужно поскорее увидеть нану, и в том, что мы идем так быстро, виновата тоже я. Отвязываю сковороду, отдаю ее Мари и приседаю, чтобы Кидлат забрался мне на спину. Он обнимает меня за плечи, а Мари заводит песню, которую я никогда раньше не слышала. Голос у нее мягкий, мелодия плавная, но с оттенком грусти, хотя слов я не понимаю.

– Какой это язык?

– Испанский. Мои родители частенько пели ее мне. – Она печально улыбается. – Еще одна причина, почему я думаю, что они любили меня. Не станешь ведь петь тому, кого не любишь, правда?

Я киваю.

– А еще они научили тебя управлять лодкой и ловить рыбу. Конечно, они любили тебя, а отдали только потому, что ничего другого им не оставалось.

Моей нане тоже пришлось отпустить меня.

– Надеюсь, что так. – Мари отводит взгляд.

– И песню они тебе оставили чудесную. О чем?

Она улыбается.

– Если ты не знаешь, о чем песня, то почему считаешь, что она чудесная? Может, я пою «Ненавижу тебя, от тебя воняет».

– А она об этом?

Мари смеется и качает головой, а потом снова начинает петь, но теперь уж на тагальском.

Лодку найди мне, мы в море уйдем, Ну же, малыш, у нас все впереди. Мир велик, столько разного в нем, Ну же, малыш, со мной вместе иди.

Я присоединяюсь к ней со второго раза, и мы идем в одном с песней ритме. Над ухом у меня что-то мурлычет Кидлат. Мы поем все быстрее, прибавляя шагу, и уже почти бежим, но тут приходится остановиться и спустить Кидлата на землю, потому что я уже давлюсь смехом и едва успеваю хлебнуть воздуха.