В то время было много разных историко-географических клубов, созданных под эгидой изучения собственного края и базирующихся при дворцах культуры. В них приходили люди разных возрастов, но в основном – определенного мировоззрения. Они, как и Сергеев, не могли найти себя в зарождающемся обществе потребления, но искать тут единомышленников тоже не стоило, потому что пение под гитару у костра никак нельзя было назвать высокой поэзией, а на звездное небо можно было глядеть и в одиночку.
Еще одной серьезной проблемой стало отсутствие денег. Его инвалидной пенсии едва хватало на дорогие лекарства, без которых он не мог нормально существовать, – на еду оставались копейки. Устав от постоянных родительских попреков, он однажды бросил им в лицо, что больше никогда не притронется к их продуктам. «И правильно, – сказал на это отец. – Тебе уже давно пора начинать самостоятельную жизнь». «Может, мне еще из дома уйти?» – спросил Сергеев. «Может быть, и уйти, – поддержала отца мать. – Что здесь такого необычного?»
Месяцами сидевший на картошке и рисе, он похудел и осунулся. Его постоянно преследовало чувство голода, а по ночам снился один и тот же сон: как он пытается выловить из кастрюли большой кусок вареного мяса, но ему никак не удается подцепить его половником. Иногда он даже завидовал своему сумасшедшем брату, которого регулярно кормили в том месте, где он находился.
Нет, он, конечно, работал, когда работу удавалось найти, но она всегда была мало оплачиваемая и недолговременная – фирмы, в которые он с большим трудом устраивался, закрывались почти сразу же после того, как Сергеев приступал к деятельности. Это выглядело как насмешка судьбы или как знак того, что тратить время на продажу рекламных щитов – непозволительная роскошь для человека, способного из шестнадцати строк две написать гениальные. Ему как будто подсказывали свыше, что следят за каждым его шагом, тут же отсекая неверно выбранное направление. Его одиночество, болезнь, нелюбящие родители, сумасшествие, творящееся вокруг, – все это словно было вписано в некий необходимый и достаточный реестр твердой, не знающей сомнений рукой.
Чтобы совсем не околеть с голодухи, Сергеев стал посещать церкви в надежде найти в них утоление не только духовного голода, но и физического. Батюшка одной из них, приметив худющего, почти прозрачного прихожанина, отбивающего поклоны, подошел к нему и сказал: «Переставай поститься, сын мой. Это, конечно, дело богоугодное, но так ведь и помереть недолго».
Помереть и правда можно было в любой момент. То ли от хронического недоедания, то ли от нервного истощения, у него стали обостряться приступы болезни, грозящие перейти в эпилептические припадки. Однажды, совсем одурев от голода, он на последние деньги купил мяса и, сварив, буквально его сожрал, обжигаясь и почти не жуя.
Через несколько минут ему стало так плохо, что он вынужден был лечь, чтобы успокоить жуткие колики в животе. А еще через час ему позвонили и пригласили прийти на Конюшенную отведать церковной трапезы.
Господи, он так давно ждал этого приглашения, а тут даже не мог подняться с постели, не говоря уже о том, чтобы куда-то поехать! Полежав еще немного, Сергеев понял, что никогда не простит себе, если и дальше будет валяться в кровати, вместо того чтобы лишний раз поесть. К тому же он боялся, что если не примет этого приглашения, то второго ждать уже не придется.
Преодолевая слабость и боль, он встал, оделся и вышел на улицу. Можно было подождать автобуса, но он пошел пешком, и когда добрел до метро, боль внезапно отпустила.
Дальше даже вспоминать было стыдно. Он съел все, что ему подали, – большую тарелку с картошкой и мясом – и тут же выблевал это на стол. Бедный желудок не справился с таким обилием щедрот. Было обидно, что он изверг из себя и то, что съел дома. Подбежавший толстый поп зашипел ему на ухо так, чтобы больше никто не услышал: «Чтоб я тебя больше здесь не видел, сатанинское ты отродье!»
«Ах, отродье!» – у Сергеева вскипело внутри. Целый год он ходил по разным православным соборам, выстаивая непонятные службы и пытаясь вникнуть в пугающие обряды! Целый год, потраченный впустую! За это время он не приобрел ни одного знакомства, никто не улыбнулся ему, не заговорил. Все здесь казалось лживым, зацикленным на пустых ритуалах, за которыми не было ничего, кроме самолюбования и чванства. Все, с него достаточно!
С протестантством было куда понятнее – здесь человек, почитая Бога, поклонялся только ему, так как спасение даровалось единственно через его волю, и при этом не нужны были никакие посредники с их замороченным церемониалом. Хотя и тут были свои траблы, но главное, что привлекло и очаровало Сергеева, – это то, что каждый верующий имел право толковать и излагать Божье Слово. А чем были его стихи, как не попыткой передать то, что приходило свыше?
Он начал ходить на проповеди, слушал псалмы, изучал Библию. Ему нравились отсутствие пышности и простота – бедных тут охотно подкармливали, а имеющим грудных детей давали памперсы и молочную смесь. Здесь он почти сразу познакомился с очень приятной девушкой, которая так же, как и он, искала свою духовную среду.
Ее звали Ларисой, она приехала из Старой Руссы учиться или работать, но так толком и не поняв, чем ей заниматься, пока просто жила у подруги. Она была легка и неприхотлива в быту, у нее были тонкие пальцы и нежная кожа, и Сергеев, соскучившись по женской ласке, тут же сделал ей предложение руки и сердца, и та, недолго думая, согласилась.
Однажды он привел ее на лито, она сидела рядом с ним и, по-птичьи склонив голову к плечу, слушала стихи и комментарии, при этом в ее глазах не было ничего, ни единой мысли. Потом Сергеев подавал ей пальто, помогая ее рукам влезать в рукава, поправлял воротник. Впервые я видел, как он о ком-то заботится, как смотрит вокруг с тем же вызовом, с каким смотрел после чтения своих стихотворений, будто ожидал насмешки. Но никто не обращал на них внимания, тут каждый был занят исключительно собой, своими амбициями и надеждами когда-нибудь написать что-то действительно стоящее.
Они вынуждены были снимать жилье, потому что мать Сергеева сразу сказала, что, пока она жива, он никогда никого не приведет в ее дом. Отец тоже был против – он ненавидел в равной степени всех, но своих детей, кажется, больше остальных. Когда-то, женившись на еврейке, разве мог он предположить, что именно евреи продадут и разграбят его страну? Всю жизнь проработав простым инженером на заводе, он дважды терял все свои сбережения, в девяносто втором и девяносто восьмом, и теперь у него не было ничего, кроме двух больных жиденков, сидящих на его шее, как насмешка над всей его жизнью. И вот старший из них приводит в квартиру жену, которая по своему уму напоминает младшего, – такого издевательства он стерпеть не смог. Короче, молодым было указано на дверь, и она захлопнулась за ними так громко, словно выстрелила им в спину.
Первое их съемное жилье Сергееву понравилось. Это была двухкомнатная квартира, где, кроме них, обитала маленькая сухонькая бабуська. Он едва смог открыть дверь в комнату, которую они сняли, настолько она была завалена мусором. Ему пришлось полдня выгребать и выносить его на помойку, с четвертого этажа без лифта, но когда комната освободилась, она оказалась вполне уютной. Это было похоже на редактирование поспешно написанного текста, когда твердой рукой вычеркивается все лишнее и из-под словесных завалов начинает проглядывать смысл.
