Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
– И о ком писали вы?
– Это как раз не имеет значения. Тут главное, кто написал обо мне.
– Это рыжая девочка?
– Нет. Один парень. Он мне и не друг был. Так, в одной компании.
– И что же он написал?
– Он написал, что я очень хороший парень, но я очень толстый. Хоть и похудел почти на десять килограммов. Он написал, что, когда я иду, у меня трясутся щеки. Размер одежды у меня такой, что директор разрешила мне ходить не в форме, а в обычном мужском костюме. Потому что школьную форму такого размера не шьют. Ну, еще там про занятия физкультурой, про то, как я хожу, как я стараюсь не есть сладкого. Одним словом, мой вес он обсудил со всех сторон. Но в конце он написал, что меня уважает, потому что отлично знаю химию и замечательный стрелок.
– Странное сочинение для парня-семиклассника. Мог бы сообразить, что такое писать не стоит.
– А он все прекрасно соображал. Это был стеб, как сказали бы сейчас. Он писал шутя. И ему все равно было, похудел я или нет.
– Как вы узнали, кто написал такое сочинение?
– А вот тут мы подошли к главному. Наша учительница литературы сама зачитала его вслух перед всем классом.
– Да бросьте! – Ника даже остановилась.
– Серьезно. Честное слово.
– Это же непорядочно! Это свинство! Это непедагогично, в конце концов. Как она могла?!
– Как вы обыкновенно рассуждаете, Вероника Анатольевна!
– Что значит – обыкновенно?!
– Тут ведь главный вопрос – зачем? Понимаете, «как могла» – это вопрос внутреннего свойства. Ну, жестокий человек, плохо соображет, профессиональная деформация… Да мало ли почему и как могла! Вопрос более важный – зачем?
Ника молчала. Она совершенно не подумала о том, чего же хотела достичь эта учительница, обрекая мальчика-подростка на всеобщий позор. Более того, легализуя этот позор.
– После этого вас любой мог обозвать. Уж если сама учительница это вслух произнесла перед всем классом!
– Ну, так бы и случилось, будь мы на класс помоложе.
– Боже, но как преподаватель так мог поступить?!
– Не знаю. На этот вопрос нет ответа, как и нет ответа на мой вопрос – зачем?
– А у вас или у ваших родителей с ней конфликтов не случалось? Иногда так мстят, что, конечно, тоже за гранью добра и зла.
– Да нет. Никаких конфликтов. И не было никаких особых противоречий. У меня по литературе и русскому всегда колебалось между пятеркой и четверкой. Ближе к пятерке. Я всегда хорошо вел себя на уроках, не спорил, в меру умничал, в меру позволял себе фантазировать, когда обсуждали произведения. Самое любопытное в том, что у меня всегда с ней были прекрасные отношения.
– Тогда все-таки зачем?
– Вот и я до сих пор гадаю – зачем?! Столько лет прошло, а те смешки, которые раздавались в классе, я слышу до сих пор. Причем они были смущенные, эти смешки. Я чувствовал, что смеются так, ради прикола. И при этом всем ужасно неловко за меня.
– И что же вы?
– Я сидел и улыбался вместе со всеми. Хотя мне было муторно и стыдно. Стыдно не за свою полноту, а за нее, за учительницу. За ее вероломство, за ее жестокость.
– Почему вы переживаете до сих эту историю?
– Потому что мне надо было встать и возмутиться, дать понять, что так делать нельзя. Нельзя сносить подобное унижение – я был достаточно взрослым для решительного поступка, но почему-то ничего не сделал. Может, опасался показаться смешным, нелепым. Я не боялся ее, учительницы. Я хорошо учился, и придраться ко мне она бы не смогла. Более того, не получилось бы после такой ее выходки. Но я смолчал. И это меня гнетет до сих пор. Меня душит стыд…
– Плохая история, я с вами согласна.
– Только не говорите, что взрослому, серьезному мужчине нельзя думать о таких вещах и переживать о них.
– Я этого не скажу. Потому что здесь есть из-за чего переживать. Но надо заставить себя это забыть.
– Надо. Иногда получается, тем более после этого случилась такая масса вещей серьезных и неприятных… Но помню только эту историю. Как это ни смешно.
– На такой случай утешений нет. Тут вам помочь никто не сможет, – Ника не смогла перебороть себя. Она всегда говорила то, что думает.
– Вероника Анатольевна, простите, я, по-моему, немного не вовремя со всеми этими воспоминаниями. Вместо того чтобы развлекать вас забавными историями, я вздумал жаловаться. Но больше этого не повторится.
– Я хотела сказать вам, что…
– Вероника Анатольевна, – Виктор Андреевич укоризненно посмотрел на нее.
– Я хотела сказать, что близкие друзья меня называют Никой. Называйте и вы меня так.
– Согласен! С удовольствием!
Они прошли весь Средний проспект и вышли на набережную Малой Невы. Здесь ветер дул сильнее, но вид ребристой воды, низкого синего неба и Тучкова буяна на другом берегу завораживал. Ника с Кочетовым не спешили скрыться в переулках.
– Такое странное и красивое здание.
– Тучков буян.
– Я никогда не знала, что такое Тучков буян?
– Буян – это пристань. А Тучков буян – это место выгрузки товаров, которые привозили на судах. Здесь пеньку сгружали.
– Другими словами, это склад?
– Ну, не совсем. Это место разгрузки, погрузки и первичного хранения. Так, наверное, правильнее, на языке логистики.
– Но до чего же красивое здание!
– Еще бы. Восемнадцатый век. Классическая архитектура. Между прочим, раньше это был остров. Потом его и еще пару других более мелких соединили с петроградской стороной. Места старинные.
– Вы знаете, я ужасно люблю Питер. Мне кажется, я люблю его больше Славска и больше Москвы. Больше тех мест, с которыми связана моя жизнь.
– Не вы одна. У меня было время, когда я с картой города не расставался. Я елозил пальцем по улицам и проспектам и мысленно путешествовал. Мне доставляло это огромное удовольствие, я ведь серьезно подумывал сюда переехать.
– Отчего же не сделали это?
– Семейные обстоятельства. Понимаете, сюда я бы приехал обычным рядовым сотрудником небольшого музея. В деньгах бы не очень потерял. Может, даже и получал бы чуть больше. Но статус.
– Жена была против?
– Вся семья. И жена, и ее родители, да и мои тоже сокрушались, что я буду далеко, а они не молодеют. К тому же у нас свой дом. Волга близко. У родителей тоже дом. Все как-то уже такое прочное, словно навсегда. А переезжать – это съемная квартира, неустроенность…
– Да, есть над чем думать.
– Есть. Только думал не я. Думали за меня.
– Послушайте, Виктор. Так тоже нельзя! – вдруг возмутилась Ника. Сочетание предыдущей истории с историей о несостоявшемся переезде вызвало в ней раздражение. Получалось, что этот «чеховский» интеллигент так и плывет по течению, а за него все что-то решают, думают и совершают поступки.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
