Частичное «сокрытие» собственного самоопределения Элмсли (как его бегство от всего бульварного) и есть рассказ об Америке. Его поведение само по себе говорит о современной Америке. Его поведение уже само по себе право открыто выражать, объяснять или квалифицировать собственную культуру и страну, начиная с примера собственного дедушки-магната. Не потому, что «мы так захотели», а потому, что он (К. Э.) заслужил это.
Кенвард Элмсли был тихим, а стал и компетентным. Смущает то, что его дед был шумным (в мировом масштабе), а в конце, в том самом, буквальном – после смерти, и он обрел компетенцию.
Наверное, и это тоже демократия.
Глава XIII
Их словно одновременно охватило неодолимое желание созидать, а не разрушать. Или, по крайней мере, больше строить и меньше рушить. Они пришли к этому, поскольку ощутили благодать созидания того, что приносило пользу другим, чем другие могли воспользоваться. Тем более они уже оставили за собой много руин, достаточно поучаствовав в разрушениях, которые делали несчастными других. Но самым сильным мотивом стало личное удовлетворение. И Баица, и Синан знали, какая тонкая грань отделяет принятие решения творить добро, а не зло. Они бывали свидетелями таких решений. Пока они были только свидетелями или исполнителями чужих решений, это еще можно было вынести. Но с возрастанием их будущей ответственности, по мере их карьерного роста, который загонял их в тиски самостоятельных решений, они стали размышлять над тем, как они должны относиться к самим себе и к собственным решениям. Короче говоря, к этому следовало подготовиться. Это не должно было застать их врасплох. Помимо всего прочего, с ростом ответственности возрастала и цена растерянности. Не для других. Для них. Они размышляли и откровенно разговаривали об этом, правда, с глазу на глаз, признавая, что большая власть влечет и большую ответственность. Хотя для кого как. Это правило действовало, но не для всех. Были и такие, что воспринимали большую власть без соразмерного увеличения ответственности. Некоторые даже пренебрегали ею, ободренные собственной большой властью. Ослепленные собственным величием, они забывали, что властью их наделил тот, кто сильнее их, и это было рискованно. Так им сильнейший иногда напоминал о себе, и это кончалось плохо. У зарвавшихся чиновников отнимали деньги, имения и титулы. Иной раз и головы.
Тяга к созиданию (не только буквальному) проявилась в виде естественного нежелания разрушать. Причем в тот момент, когда Иосифу и Баице стало ясно, что они окончательно зажили жизнью Юсуфа и Мехмеда. Этому способствовало и благоволение к ним великого визиря и султана, которые награждали их высокими чинами. Они не могли не видеть, что полное возвращение к тому, кем они были прежде, более невозможно. Да, отчасти это было возможно, у них было время, чтобы продумать способы такого возвращения. С того момента, когда стало понятно, что их новая жизнь развивается по возрастающей, сама собой возникла потребность позаботиться о своих семьях. Об этом они нередко советовались.
Когда по приказу султана из Анатолии, а значит, и из родного города Синана началось переселение нетурецкого населения на Кипр, Мимар уже обладал достаточной свободой, для того чтобы заступиться за родителей перед великим визирем. Его просьба была услышана, и родителей оставили в покое, даже приказав местным властям дополнительно позаботиться о них.
Положение семьи Баицы было намного сложнее. Вся его родня жила далеко от центра империи (хотя уже и внутри ее), и она была многочисленной. Многие годы ему не удавалось узнать, живы ли родные, не говоря уж о том, были ли они здоровы. Во время посещения Белграда он посылал самыми разными путями весточки своим в Соколовичи, но так ни разу и не узнал, получили они их или нет. Помочь семье удалось, когда он стал силахдар-агой при султане. Товарища по сарайской школе по имени Ахмед-бег, тоже серба, хорошо знающего окрестности и людей, отправили собирать в Боснии подушную подать, и он предложил свои услуги. Баица попросил товарища привезти в Царьград кого-нибудь из Соколовичей. Так что много лет спустя он увидел перед собой двух своих братьев и отца. Правда, тогда он не знал, что младший брат остался в Боснии с матерью, а перед ним предстал похожий на него двоюродный брат. Мать оставила младшего при себе, потому что не захотела отпускать своих сыновей со словами: «Если они не со мной, то мне все равно, мертвы ли они или живут по-царски».
К сожалению, два года спустя старший брат Мустафа умер в Галатасарае. Баица отдал его имя младшему, которого перевели из Галаты ко двору султана, где он провел под наблюдением своего преуспевающего брата следующие семь лет. Он и своего отца Димитрия перевел в ислам, назвав его Джемалудин-бегом, а в честь своего друга-строителя добавил к этому имени имя Синан. После того как Баица / Мехмед получил в подчинение зиямет[41] и основал в Боснии вакуф[42], назначил отца его мутевелием[43]. Вскоре в гости к нему приехала мать, которая была очарована успехами сына. Но сама она все время спешила возвратиться в Боснию, и Баица понял, что там у нее остался кто-то из дорогих ей людей. А кто мог быть для нее дороже и важнее его? Наконец мать призналась ему, что там, дома, остался его настоящий брат, и попросила прощения за обман, за подмену братьев.
У Мехмеда между тем не было никаких причин сожалеть о том, что двоюродный брат Мустафа был рядом с ним. Поскольку тот перед этим выучился на парикмахера и массажиста, то вскоре стал при дворе бербер-башой[44], а позже, во время похода на Персию[45], продемонстрировал исключительную отвагу. Так он заслужил должность сборщика податей в Боснии. Там он продолжил карьеру, дослужившись до боснийского санджак-бега, высшей из возможных должностей – стал военным и гражданским правителем Боснии от имени османского султан-хана.
Узнав, что его младший брат остался в Соколовичах, Баица немедленно послал за ним людей. Это было жестоко по отношению к матери, но сейчас он знал, что она убедилась в его обеспеченной жизни, и потому решил, что легче перенесет отъезд последнего сына в надежное будущее (которое уже предусмотрел Баица), чем его будущий неминуемый уход из семьи. Ведь рано или поздно каждый ребенок вырастает. К тому же Баица надеялся, что сможет уговорить ее и с помощью отца Димитрия / Джемалудина Синан-бега.
Но родного брата постигло несчастье. Едва Баица устроил его на воспитание в сарай Ибрагим-паши на Ат-Мейдане, молодой парень расхворался и вскоре умер.
Баицу потрясла беда. Он решил, что в этой смерти есть и его вина. Он спросил Синана, не за перемену ли веры карает его христианский Бог смертью братьев. И тогда Синан весьма лукаво и мудро неожиданно спросил Баицу, застав его врасплох:
