Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
– Приношу вам свои извинения, мадам, – глухо проговорил в это время молодой князь, не отрывая взора от серебряного ножа. – Видите ли, я принял вас за одну свою давнюю знакомую… Было время, когда сердце мое принадлежало ей всецело. Казалось, и она от меня без ума, а на самом деле безбожно обманывала меня для одного вертопраха, чье имя более напоминало прозвище обезьяны. С ним она и сбежала впоследствии. Жаль, что я не успел для нее застрелиться! – усмехнулся он, и Анжель едва сдержала возглас: «Какая она дура!»
Сидя напротив молодого князя, она с трудом отводила от него взор. Более всего хотелось, забыв о приличиях, смотреть и смотреть на это худое, нервное, четко очерченное лицо со светлыми бровями вразлет и по первому его зову хотелось броситься в его объятия, и уже навсегда. Но он не делал этого знака, он не звал ее более – напротив, говорил о том, как виноват, как жаждет прощения, каждым своим словом воздвигая между собою и Анжель неприступную преграду.
Сердце ее защемило от обиды. Какую же власть мгновенно приобрел над нею этот русский дикарь – и почему? Что уж в нем такого особенного, кроме эротической изобретательности? Хорош собою, конечно, богат, знатен, однако все это чужое, враждебное. Просто одиночество, неприкаянность, тяготы пути сыграли свою пагубную роль. Почуяла тепло, бесприютная собачонка, и решила согреться у чужого огня? И, желая спасти хотя бы жалкие остатки гордости и самолюбия, она с невиннейшим видом спросила:
– А как Варвара? Еще спит?
Он поперхнулся, взглянув на Анжель беспомощно, изумленный враждебностью ее тона, а она не унималась:
– Вы ее вчера тоже в покое оставили или после меня еще развлекались с нею, пока и она не рухнула без чувств?
Собственный голос показался ей чужим и сварливым. Теперь уже и Матрена Тимофеевна воззрилась на нее удивленно, однако она и барин тут же понимающе переглянулись, и Анжель догадалась почему: ведь в ее голосе прозвучала лютая ревность. Ох, какой позор! Она с пренебрежительным видом отвернулась к окну, словно все, что ее занимало в это мгновение, – встревоженное карканье стаи ворон, долетевшее издалека, и невзначай поймала взором мелькнувшее на лице пригожего лакея выражение неприкрытой ненависти.
Лакей тут же отвернулся, сделав вид, что уронил салфетку, однако Анжель хватило этого краткого мига, чтобы смекнуть: не одна она в этой комнате ревнует! Можно пари держать, что этот румяный красавец – кавалер Варвары, осведомлен о ее страсти к барину. И как он только терпит такое поругание своих чувств, почему не отомстит обоим? И, вновь испугавшись той необъяснимой власти, которую, непонятно как, получил над ней этот князь, сказала высокомерно:
– Когда извинения ваши вполне искренни, милостивый государь, я полагаю, вы поможете мне вернуться туда же, откуда ваши прислужницы меня похитили?
Матрена Тимофеевна тихонько ахнула, барин, вздрогнув, уставился на Анжель испытующе:
– Зачем вам это? Наши дрались славно в сем деле, и хоть у нас были раненые и убитые, но у злодея их несравнимо больше. Там более нет никого и ничего, кроме печальных для вас воспоминаний.
– А это, – заносчиво вскинула голову Анжель, – уж моя печаль, и не вам утешать ее. Мое место – рядом с моими соотечественниками.
– Сыскать ваших соотечественников будет затруднительно, – отвечал князь, и Анжель различила в его голосе презрительную усмешку. – Победитель мира Наполеон Бонапарт бежит, потеряв все! Скоро над ним и куры будут смеяться… ежели беглые французы не всех приедят! – Он заразительно расхохотался, и Анжель с болью удивилась злобной прихотливости судьбы, сделавшей их врагами, не позволившей радоваться вместе. И тут же в его голосе зазвенело ожесточение: – Больно только русскому сердцу, что неприятель занял Москву, привел ее в ужасное положение. Все осквернено шайкою варваров. Вот плоды просвещения или, лучше сказать, разврата остроумнейшего народа, который гордился именами Генриха и Людовика. – Он гневно ударил по столу кулаком. – Дело еще не кончилось, но, кажется, Бог не совсем оставил Россию, и если вы видели спаленную Москву, то мы увидим развалины Парижа!
Он в запале осушил кружку какого-то русского зелья.
– Ну, если кто и побывает в Париже, то никак не вы, – съехидничала Анжель. – Вы, верно, и туда своих амазонок пошлете убивать ужасных французов, а сами… – Она поискала в своем арсенале наиболее остро отточенный кинжал и вонзила его с невинною улыбкою: – А сами будете учить плавать своих крепостных девок.
Князь озадаченно свел брови.
– О чем это вы, сударыня?
– О чем?! – снова взвилась от ревности Анжель, явственно вообразив его в том водоеме с Варварой. – Если и сражаются русские доблестно, то вы ведь тут ни при чем. Вы кровь свою не льете. Отсиживаетесь в безопасной глуши. Решительно чудом спасся этот милый уголок – логово похотливого русского медведя!
Он вскочил, с грохотом отшвырнув стул, с ненавистью глядя на Анжель, сжимая в руках изувеченный нож, словно готовясь запечатать им оскорбившие его уста.
Матрена Тимофеевна тоже вскочила и умоляюще простерла руки:
– Голубчик, охолонись! Она в сердцах, она не со зла!
– Со зла! – запальчиво выкрикнула Анжель, успев мимолетно изумиться, что дворня этого барина изрядно знает по-французски. Ревнивый лакей тоже ведь понял их разговор… – Со зла!
– Ах, та-ак? – прошипел барин. – После всего, что между нами было, вы ощущаете ко мне только ненависть? А я полагал… – Он запнулся, и Анжель бросило в жар при мысли, что он сейчас припомнит ей исступленные крики, бесстыдные ласки, но он только насупился и бросил сурово: – Коли так, говорить более не о чем. Ты, мамушка, снаряди барыню, посади ее в кошеву и самолично отвези…
Он не договорил, прислушался к чему-то, бросился к окну, рванул створки – и вместе с клубами морозного воздуха в столовую ворвались звуки выстрелов.
* * *
– Барин, беда! – распахнул дверь какой-то тощенький мужичонка с белыми от ужаса глазами. – Француз напер со всех сторон! Я шел со скотных дворов, вдруг услышал топот и лалаканье. Я туда-сюда – смерть перед глазами! В грядках скрылся и лежал часа два, покуда они не прошли, а потом сюда кинулся.
«Часа два лежал?! Чего же ты, пакость, крика не поднял, барина не предупредил? Теперь-то ведь уж поздно!» – едва не выкрикнула возмущенная Анжель, но ее опередил отчаянный вскрик Матрены Тимофеевны:
– Со скотных дворов огородами?! Французы? Но там ведь тайные тропы, тех, кто их знает, – раз-два и обчелся! Не померещилось тебе, Лукашка?!
– Что я, порченый, чтоб мне всякие страхи мерещились?
Князь и Матрена Тимофеевна молниеносно переглянулись, а потом барская мамка тяжело оперлась о стол:
– Продал, продал он дьяволу свою черную душу!
– Да, – медленно проговорил молодой князь. – Ясно, что кто-то свой продал, иначе не выйти бы французу на наши охотничьи тропы. Но чтобы Павел!..
– Да что вы болтаете! – не выдержала Анжель. – Если подошли враги, нужно уходить!
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
