С этого дня он жил как в тумане. Он механически ходил на работу, делал что-то по дому, общался с людьми, писал письма, отвечал на звонки, принимал какие-то решения, но стоило ему на минуту отвлечься от дел, выйти в курилку, пройти от дома до стоянки или спуститься из офиса к машине, он начинал думать о том, что произошло. Он не просто думал, он все время мысленно разговаривал с Кристиной. То он обвинял ее в измене, подбирая, как ему казалось, предельно жесткие выражения, то пытался взывать к ее совести, напоминая о том, сколько лет они были вместе и сколько за эти годы было хорошего, то умолял ее вернуться, клянясь сделать для нее все, что она только пожелает. Причем все эти разговоры имели бесконечные вариации в зависимости от того, при каких обстоятельствах они происходили. То это была случайная встреча на улице, то ее неожиданный звонок, то встреча в общей компании, то вдруг ему виделось, как он придет к ней и она все же решит выслушать его, то представлялось уж совсем невероятное: будто она сама приезжает к нему домой…
Иногда он разговаривал не с ней, а представлял, как будто говорит о ней с их общими знакомыми или ее друзьями в тайной надежде, что они помогут ему вернуть Кристину.
Эти бесконечные внутренние монологи совершенно выматывали его, но прекратить их он не мог и иногда думал, что начинает сходить с ума.
Днем, по крайней мере, отвлекала работа, которая теперь была скорее отдыхом от тягостных мыслей, но вечера были мучительны, поскольку оставляли его наедине с самим собой. Однажды, поставив машину на стоянку, он понял, что не может идти домой, и заглянул в находившуюся рядом весьма убогого вида забегаловку со звучным названием «Парадиз». Обычно он обходил это место стороной, столь нереспектабельно оно выглядело, но сейчас его не смутили ни пластиковые стулья, ни обтянутые клеенками столы, ни пара бомжеватого вида посетителей, распивавших водку за одним из столиков. Он сел у дальней от входа стены, заказал бутылку красного сухого вина без всякой закуски и стал не торопясь пить. Красное вино он пил редко и только с Кристиной, и хотя в «Парадизе» ему предложили какое-то дешевое кисловатое пойло, ничего другого ему пить не хотелось, и вскоре он попросил принести вторую бутылку. Он сам не заметил, как в какой-то момент стал говорить вслух, и, кажется, понял это только по обращенному в его сторону тревожному взгляду единственной официантки. Но остановиться он уже не мог. Он плохо понимал, с кем говорит, что говорит, но говорил он о ней, говорил то, что столько раз повторял про себя, говорил бессвязно, многократно повторяя одни и те же фразы, временами срываясь на крик:
– Нет, ну, скажите… ну, как она могла? Четыре года… Четыре года! И вот так все перечеркнуть?! Вчера были вместе, а сегодня – раз! – и она уже в постели с другим… Но так же не бывает… И откуда он мог взяться?.. А вот когда она ложилась с ним, она вообще вспомнила о моем существовании?
Теперь он стал едва ли не каждый вечер заходить в «Парадиз». Первую бутылку выпивал молча, но на середине второй уже не мог сдержаться. Сначала что-то бормотал себе под нос, но постепенно голос его начинал звучать громче и, наконец, прорывался истерическими выкриками.
Официантка Алла, крашеная блондинка с широкими плечами и могучим бюстом, в белой поношенной блузке и узкой черной юбке, обтягивающей ее крепкие бедра, сначала смотрела на него со страхом и удивлением, потом с интересом, поскольку его монологи подчас походили на пересказ какого-то сериала, а сериалы были главной слабостью девушки, и через несколько дней уже с нетерпением ждала продолжения этой странной мыльной оперы. Сергей интуитивно почувствовал, что его слушают, и с какого-то момента стал обращаться непосредственно к ней.
Он рассказывал ей о знакомстве с Кристиной, об их поездках за город, о походах по магазинам, рассказывал об их ночах, иногда вспоминая такие подробности, о которых нечасто говорят вслух, потом начинал со слезами на глазах описывать ее тело и вдруг, стукнув кулаком по хромому столику, со злостью вспоминал о брошенных на стул мужских вещах.
Он рассказывал о путешествиях в Турцию, в Италию, о том, как по-детски радовалась Кристина, когда он в первый раз усадил ее в венецианскую гондолу, как, затаив дыхание, смотрела она на развалины Колизея, и молчаливая Алла, не ездившая дальше деревни Зюзино, в которой родилась и в которой теперь ухаживала за крохотным огородиком, никак не могла понять, что может заставить женщину бросить мужика, который возит ее в Италию.
Через месяц официантка в подробностях знала всю историю его многолетних отношений с Кристиной и их неожиданного разрыва. Поскольку в «Парадиз», кроме Сергея, редко кто забредал, она стала подсаживаться к нему за столик и даже задавать уточняющие вопросы, как обычно спрашивают о содержании пропущенной серии:
– А как же ты не заметил, что у нее другой-то появился? Ведь, говоришь, каждые выходные виделись…
– Да не каждые, Алла, не каждые. Я же говорю, она к друзьям ходила…
– А зачем же отпускал? Бабу надо при себе держать.
Сергей не мог объяснить Алле, что удержать Кристину при себе так же невозможно, как и называть ее «бабой», и попросил принести еще бутылку.
Алла всегда внимательно следила за тем, чтобы ее постоянный клиент не очень напивался, но и отказать ему не могла. Знала, что вот-вот приедет Ашотик, как она называла своего хозяина, и опять набросится на нее за то, что мало денег выручила за день. А если, не дай бог, Сергей скажет при нем, что ему не продали бутылку вина, тогда ее точно уволят. Ашотик давно грозится, еще с тех пор, как прижал ее в подсобке, да ничего не получил. Просто не мог найти еще одну такую дуру, которая согласилась бы работать за эти копейки в этой дыре.
И все же уследить за Сергеем ей удавалось не всегда. Однажды он напился так, что не мог ни самостоятельно идти, ни членораздельно объяснить ей, куда его везти, если вызвать такси. Заведение надо было закрывать, и она взвалила его на себя, привела к себе домой, благо жила через дорогу, и уложила в свою постель, поскольку другого спального места в ее крохотной малосемейке не было. В таком состоянии он опасности все равно не представлял и всю ночь мирно проспал, уткнувшись сопящим носом в ее обширную грудь. Алла, которая к своим тридцати двум годам трижды успела побывать замужем и трижды расстаться со своими избранниками по причине их беспробудного пьянства, нежно обнимала его, гладила по голове и приговаривала: «Бедненький ты мой! Какие же все-таки бабы суки! Такого хорошего мужика до такого свинства довести!» Поутру, не очень понимая, где находится, но почувствовав прикосновение полуобнаженного женского тела, Сергей вяло попытался полезть к ней с поцелуями, однако получил решительный отказ, поскольку трезвый жалости у хозяйки не вызывал.
По утрам после «Парадиза» его мучила головная боль, с которой он довольно быстро справлялся с помощью пары таблеток цитрамона, а вот справиться с мыслями о Кристине не мог, и, вместо того чтобы по дороге на работу думать о планах на день, он все время думал о ней.
Он уговаривал себя, что если она могла так поступить, то глупо страдать от этой потери и не стоит жалеть о женщине, которая, как минимум, три недели спала с ним и другим мужчиной одновременно. Но не жалеть не получалось. Тогда он начинал думать, что, вероятно, дело не в ней, а в нем, что это он недостоин ее, и вспоминал первые месяцы их знакомства, когда именно так ему и казалось. Но он никак не мог понять, почему это произошло сейчас, после того как четыре года они были абсолютно счастливы.
