«Вино пить — грех». Подумай, не спеши! Сам против жизни явно не греши. В ад посылать из-за вина и женщин? Тогда в раю, наверно, ни души…[2]
В малом баре клуба Райдхэрст, кивая на большие — в полный рост — ню, рассказывал об особо выдающихся победительницах конкурса за последние десять лет. «Мисс Маккинли, — он отхлебнул немного бренди, подержал его во рту, глотнул, зажмурившись, — знаете ли, получила преотличный контракт в Голливуде. Сейчас снимается в очередной картине. Да-а. Загротцки вышла замуж за члена клуба Грегори Келли, контролирует двести двадцать один миллион долларов. А эти, сегодняшние — славные девочки, не правда ли? В меру — проказницы. И артистичны. Вы как полагаете?» «Дикция, дикция у них страдает, вот что!» назидательно сказала Беатриса. «Дикция, — пробормотал Райдхэрст. — Н-не заметил». Он посмотрел на Раджана и Картенева, ожидая от них помощи. «Дикция — вот в чем вопрос», — поддержал Беатрису Раджан. Картенев молчал, поглаживая пальцами стакан с соком.
Вскоре Беатриса объявила, что она непрочь «попытать счастья на зеленом сукне». Адмирал вскочил, галантно предложил ей руку. Раджан поднялся за ними. «Я посижу еще немного и догоню вас», — махнул рукой Виктор. «Налево по лестнице, через бельэтаж — так короче, — крикнул ему адмирал. — не заблудитесь». «Черт меня дернул поехать в этот клуб, — думал Виктор. — Все здесь запретно, все за гранью закона. Правда, одно дело читать о таких злачных местах в прессе, и совсем другое — увидеть их воочию… Вседозволенность — какая это, однако, скверная штука. Я знаю, чувствую, что есть границы, которые нельзя преступать, не рискуя умертвить душу человеческую.
Нет, я не ханжа, здесь совсем другое. Страшное. Гаснут цвета времен…».
Виктор вздохнул, отпил немного из стакана. Как всегда, холодный сок успокаивал.
— Джошуа, голубчик, нам пора, — вдруг услышал он призывный шепот. Он оглянулся и вздрогнул. К нему наклонилась какая-то женщина.
— Это недоразумение, скорее всего. Я — не Джошуа, мадам, — Картенев улыбнулся, встал, раглядывая незнакомку. Она была лет сорока, миловидна, но с явными признаками преждевременного увядания: морщинки у глаз и у рта, естественная седая прядь негустых темных волос. Одета она была в черное платье с глубоким декольте. На толстом браслете из белого металла мрачно посверкивал огромный рубин.
— Мой славный Джошуа, — дама махнула рукой бармену и на столе тотчас появилась водка с апельсиновым соком. — Прошлый раз ты сбежал, негодник. теперь тебе это не удастся, нет.
«Час от часу не легче, — раздраженно подумал Виктор. Пьяная. Да к тому же еще и психопатка». Дама игриво почесала его щеку рубином.
— Джо-шуа! — пропела она. — Котено-чек! Условия игры прежние. ты меня первый поцелуешь — я плачу пять тысяч. Я тебя первая поцелую — платишь ты!
Она быстро выпила свою водку, ухватилась за край стола обеими руками. «Как спринтер перед стартом!» — мелькнула мысль у Виктора.
— Начинаем при счете «три!» — радостно сообщила дама. Итак, р-р-раз, два-а-а…
— Ей Богу, я не Джошуа! — успел крикнуть Картенев, отбросил кресло и выбежал в коридор. «Десять тысяч… пятнадцать… — неслось ему вдогонку. Он взбежал по лестнице на бельэтаж, быстро пошел мимо каких-то дверей, лоджий, боковых лестниц, ведущих наверх. Услышав пока еще далеко за собой проворные шаги, Виктор выругался и юркнул в первую попавшуюся дверь, благо она была не заперта. Сдерживая дыхание, он приложил ухо к двери: шаги проскочили мимо и смолкли. „Какое счастье, что хоть этот проход здесь не покрыт коврами“, — подумал Картенев и повернулся спиной к двери. Он находился, видимо, в большой комнате. Стены, потолок, пол — все тонуло в зеленой мгле. Терпко пахло табаком, чем-то сладким. Вскоре он уже мог различать предметы и людей. В помещении было пять мужчин, одетых в восточные халаты. Трое неподвижно лежали на широких диванах, двое сидели в креслах и курили из кальянов причудливой формы. Никто не обратил на него внимания, не шелохнулся. Виктор стоял, смотрел на курильщиков неведомого ему зелья и чувствовал, как у него постепенно начинает кружиться голова. Один из лежавших на диване блаженно улыбнулся. Другой залепетал тихо и несвязно: „Мадам, увольте… режьте билеты… Джой, ты видишь Абердин?..“ И вдруг громко захохотал.
