– А что же вы, КГБ, куда вы смотрели? У вас же, как я знаю, самая главная задача была – защищать советскую власть, её вождей от внутренних и внешних врагов.
– Мы делали своё дело, выполняли свои обязанности.
– Какие там у вас обязанности, никому не известно, но полномочия у вас были неограниченными – делали что хотели или что вам велели власть имущие.
– Как ты можешь судить, если не знаешь наши обязанности, нашу работу!
– Видел я в армии вашу работу, её результаты. В Советском Союзе процветал антисемитизм. Еврея в армии не могли назначить на руководящую должность, будь он хоть семи пядей во лбу. Кроме того, они были под неустанным надзором особого отдела. За нашим офицером, евреем Семёновым, постоянно следили, причём грубо, непрофессионально – он чувствовал это. Семёнов был грамотный и опытный штабист; какую-нибудь сложную разработку, трудное задание поручали ему, а продвижение по службе получал другой.
По настоянию КГБ в ракетных войсках был заведен такой порядок. Пусковая установка – это секретный объект. За многие годы несения боевого дежурства на ней бывает много солдат, которые, прослужив два года, уходят, унося с собой какие-нибудь секретные сведения. Сразу нужно сказать, что никаких мало-мальски значимых секретов солдаты не знают. То, что они видят, не представляет ни для кого ценности. Американцы со спутников видят гораздо больше. Они видят все пусковые установки, где они расположены и даже их состояние. Так, если на позиции есть техника, люди, значит, идёт обслуживание техники, и боевая готовность ракеты понижена. КГБ настоял на том, чтобы солдаты на пусковой установке не появлялись, чтобы ничего не видели и, таким образом, не могли разгласить секретные сведения. Все работы должны выполнять только офицеры и прапорщики. Если нужно транспортировать на позицию топливо или ракету, то до входа (до проволочного ограждения) вёл агрегат водитель, работающий на нём, а дальше садился офицер и продолжал работу. Конечно, у офицера практических навыков меньше, и поэтому случались неприятности – однажды ракета опрокинулась, и на корпусе образовалась вмятина. Пришлось проводить экспертизу, вызывать с завода-изготовителя представителей главного конструктора, решать вопрос о её боеготовности. Было много хлопот, затрат, взысканий.
– Ну и что, – сказал Иван Иванович, – причём тут КГБ? Пусть офицеры тренируются, повышают практические навыки.
– Разве это дело – офицерам работать водителями? Ваш КГБ создал проблему на пустом месте, – какие секреты может увидеть солдат, посмотрев на ракету? Просто особый отдел работал здесь вхолостую, охраняя не те секреты, создавая дополнительные проблемы.
Все с сожалением говорили о том, как американцы переиграли нас. Они мечтали о том, чтобы покончить с Советским Союзом, многое заплатили бы за это. Но Советский Союз сам развалился, без войны, без больших затрат США. И потом ЦРУ диктовало, как строить новую Россию. ЦРУ было главным консультантом у Чубайса по приватизации. Это правда, об этом говорил Путин. Смешно? Досадно и горько, и хочется долго и грязно материться.
Обсудили криминальную обстановку в стране. Сетовали на мораторий на применение смертной казни.
– Сейчас у нас нет высшей меры наказания, – говорил Павел Иванович, – нет смертной казни. И это в нашей криминальной стране.
– Как же нет, – возражали ему, – а пожизненное заключение?
– Разве это высшая мера? Разве можно заменить расстрел пожизненным заключением?
– Пожизненное заключение хуже смерти. Разве это жизнь?
– Что-то мало кто, получивший пожизненное заключение, покончил с собой, – продолжал Павел Иванович. – Пожизненное заключение – это какая-никакая жизнь. Он живёт, ему светит солнышко, поют птицы, он дышит воздухом, встречает весну. А та девчонка, которую он изнасиловал и убил, лежит в земле. Разве это справедливо? Это издевательство над здравым смыслом. Почему я, налогоплательщик, должен кормить и содержать нелюдя? Человеком он уже не станет. Неизвестно, как могут сложиться обстоятельства, вдруг он вырвется на свободу. Уж тогда он, обозлённый и хорошо обученный на зоне, посчитается с людьми – мало не покажется.
Вообще Павел Иванович не любил рассуждать о политике – в армии надоело. Метод подготовки офицеров в армии, повышения их образовательного и профессионального уровня – самостоятельная подготовка. Иногда в системе командирской подготовки проводились занятия по отдельным специальным темам. Главным предметом учёбы была марксистко-ленинская подготовка. Повышение политического уровня военнослужащих считалось главной задачей. Здесь всегда читались лекции, проводились семинары. Не знаю, как в других родах войск, но в ракетных войсках каждый офицер по марксистско-ленинской подготовке должен был вести три тетради: одна – для записи лекций, другая – для конспектирования работ Ленина, третья – для конспектирования и изучения текущих документов партии: решений съездов, пленумов и других. Причём писать надо на одной стороне листа. Чистая страница предназначалась для пометок, записей из других источников, записей своих мыслей. Короче говоря – для самостоятельной работы. Все комиссии всегда проверяли наличие этих тетрадей. Знания не проверяли.
Однажды Главком Ракетных войск Толубко при подведении итогов проверки на собрании офицеров показывал свои три тетради – вот, мол, видите, как я работаю над повышением своего идейного и политического уровня.
Все чётко себе уяснили, что наша идеология самая передовая, что она всегда побеждает в борьбе с буржуазной. Советские люди живут лучше всех; наши товары – самые лучшие. Советское – значит лучшее. Трудящиеся всех стран мечтают о государственном строе, как в СССР, нашу страну все очень любят.
На деле видели другое. Даже за небольшой исторический период – послевоенные годы, когда некоторые страны разделились на две части – социалистическую и капиталистическую, было хорошо видно, где лучше. Например, ГДР и ФРГ, Северная и Южная Корея – небо и земля. А Финляндия? Где оказалась она, отказавшись идти по социалистическому пути вместе с Россией? Железный занавес был закрыт, люди не видели, «как там в Греции», но идеологи предусмотрели не всё. В замочную скважину можно было кое-что подсмотреть. Как нас любят, было видно из трансляций хоккейных и футбольных матчей из-за рубежа, где играли наши сборные. Если наших жмут – стадион ревёт и ликует, если жмут наши – тишина.
Павел Иванович на старости лет всё чаще задумывался о прошедшей жизни. Он часто вспоминал Катю, тосковал по ней.
Ему однажды почему-то вспомнился второстепенный эпизод из жизни о том, как он продавал пианино.
Дочь у Павла Ивановича была музыкальным ребёнком с хорошим слухом. Её отдали в музыкальную школу, купили пианино. Но заниматься музыкой, как известно, нелегко – нужны трудолюбие, усидчивость и большое желание. Этого ей и не хватало. Но мать категорически настаивала на продолжении учёбы – вдруг одумается, и желание появится. Дочь вынуждена была продолжать учёбу, идя на занятия, как на каторгу. Наконец она с большим трудом окончила школу, принесла матери свидетельство об окончании и сказала.
