Бес же, взобравшись на груду булыжников (которые, между прочим, требовалось пересчитать), дальше, в топь, не полез, но, стоя на краю, потрясал кулаками, выкрикивал страшные проклятья, обещая призвать на их головы всех демонов Пустопорожни.
— Отвратительный тип, — проговорил Мило, с трудом передвигая ноги. — Надеюсь, я больше никогда с ним не встречусь.
— Похоже, он за нами и не гонится, — заметил жучило, оглядываясь через плечо.
— Этот уже позади, — заметил Тактик, выбравшись из топи, — а я хотел бы знать, что нас ждет впереди.
— Идите прямо-прямо! Никуда не сворачивайте! — посоветовал голос, когда они осторожно двинулись по новой тропе.
— Быстрее! Быстрее! Вверх! Вверх! — опять раздался голос, и не успели они оглянуться, как земля под их ногами расступилась, и все трое рухнули в глубокую темную яму.
— Вот тебе и «вверх», — посетовал Мило, растянувшись на дне.
— Ха-ха, — радостно отозвался голос, — а куда ты думал попасть, доверившись мне?
— Нам отсюда вовек не выбраться, — простонал Ляпсус, глядя на отвесные гладкие стены.
— Вот это верно замечено, — ехидно ответил голос.
— Зачем же вы нам помогли? — рассердился Мило.
— То же самое я сделал бы для любого, — воскликнул тот. — Я — мастер дурных советов. Посмотрите-ка на меня повнимательней: я носатый-глазастый-волосатый-зубастый-плечистый-рукастый-ушастый-головастый-коренастый и самый ужасный — по правде говоря, в наших диких местах не сыщешь исчадья Тьмы ужасней меня. Теперь вы — мои и никуда не денетесь! — И он, склонившись над краем ямы, окинул кровожадным глазом беспомощных пленников.
Тактик с Ляпсусом съежились под демоническим взглядом, но Мило (который уже знал, что не всяк таков, каким представляется) достал подзорную трубу, раздвинул и посмотрел в нее. И там, в круглом глазке, увидел совсем не то, чего ждал: на краю ямы стояло маленькое пушистое существо с испуганными глазами и робкой улыбкой.
— Эй, да ты ведь вовсе не носатый-глазастый-волосатый-зубастый-плечистый-рукастый-ушастый-головастый-коренастый и совсем не ужасный, — возмутился он. — А ну-ка, отвечай, ты демон — чего?
Ошеломленное разоблачением, существо, отпрянув от края ямы, исчезло из поля зрения и захныкало:
— Я — демон Лицемерия: думаю не то, что говорю, говорю не то, что делаю, и представляюсь не тем, кто я есть. Все-все, кто верил мне, заблуждались и попадались, а ты со своим кошмарным телескопом все мне испортил. Так что я пошел домой!
И, плача навзрыд от ярости, демон бросился прочь.
— Очень удобная штука, когда нужно посмотреть правде в глаза, — заметил Мило, пряча подзорную трубу.
— Осталось только выбраться отсюда, — рявкнул часовой пес и, став на задние лапы, передними оперся о стену. — Давайте-ка лезьте на меня.
Мило встал на собачьи плечи, Ляпсус взобрался Мило на голову, но сумел лишь рукояткой трости дотянуться до корня старого кривого дерева. Так он и висел, причитая, но накрепко повиснув на трости, пока остальные двое не взлезли по нему наверх и не вытянули его самого, потрясенного и чуть живого.
— С вашего позволения, — сказал он, придя в себя, — теперь я пойду первым. Следуйте за мной, и с вами ничего не случится!
Он пошел по одной из пяти узких каменных гряд, ведущих к неровному, изрытому оврагами плато. Они добрались до него и остановились передохнуть и посоветоваться, но в этот момент гора вдруг жутко зашевелилась, и не успели они понять, что происходит, как плато, накренившись, взмыло вместе с ними на воздух. А все дело в том, что они случайно наступили на любимую мозоль на ладони Студенистого Великана.
— ЭТО ЧТО ТАКОЕ? — взревел он, с любопытством разглядывая собственную ладонь и крошечные фигурки на ней. При этом он еще и облизывался.
Роста он был неимоверного, даже когда сидел. Он был ужасно пучеглазый, с длинными грязными нечесаными патлами и совершенно невыразимой фигурой. Потому что больше всего он походил на студень, который сначала остудили, потом разогрели, а потом опять остудили.
— КТО ЭТО МЕНЯ РАЗБУДИЛ? — взревел он еще пуще, и вся троица, сбитая с ног его жарким дыханием, покатилась по ладони.
— Пожалуйста, простите нас, — кротко проговорил Мило после того, как разобрался, где у него самого руки, а где ноги. — Мы не знали. Вас почти невозможно отличить от горы.
— Само собой, — ответил великан уже не таким громким голосом (который, впрочем, и теперь был не тише пушечной пальбы). — Собственной формы у меня нет, так что я принимаю любую, смотря по обстоятельствам. В горах я — большущая гора, на берегу моря — широкий пляж, в лесу я — высокий дуб, а в городе, когда я попадаю в город, я — шикарный многоэтажный дом. Больше всего не люблю выделяться, это, знаете ли, небезопасно.
И он вновь уставился на них голодными глазами, решив попробовать, каковы эти трое на вкус. И уже распахнул свою огромную пасть, когда Мило крикнул:
— Эй, вы ведь слишком большой, чтобы чего-нибудь бояться.
— Н-н-нет. — Великан задрожал всем своим студенистым телом. — Я боюсь. Боюсь всего. Потому-то я такой свирепый. Ох, ведь если кто-нибудь об этом узнает, я просто помру со страху. А теперь не мешайте, я собираюсь позавтракать.
Он поднес ладонь к разверстой своей пасти, Ляпсус зажмурился и схватился руками за голову.
— Значит, вы и есть демон страха? — спросил Мило, отчаянно надеясь, что великан достаточно воспитан и не захочет разговаривать с набитым ртом.
— Да вроде бы да, — отвечал тот, чуть-чуть отмстив ладонь, к великому облегчению Ляпсуса. — А с другой стороны, вроде бы нет. То есть я имею в виду, что это, возможно, так и есть, только не в такой степени. Да чего уж там? — зло пробурчал он. — Сами видите, даже сказать что-нибудь прямо я и то боюсь. Так что хватит задавать вопросы, они портят мне аппетит.
Он вновь поднес ладонь ко рту, собравшись заглотать всех троих одним махом.
— Эй, — снова закричал Мило, на сей раз едва не опоздав: еще миг — и все было бы кончено, — почему вы не хотите нам помочь? Когда вернутся Поэзия и Мудрость, все станет на свои места!
— Э-э, — задумчиво протянул великан, опять опуская руку, — а может, не стоит, а?.. Я хочу сказать, может, не стоит беспокоиться? Я ведь никогда никак не поступал. Зачем рисковать? Иначе говоря, пусть уж будет все как есть, а то от этих перемен — одни неприятности. — Сказав это, он как-то сник и грустно добавил: — Похоже, я закушу только одним из вас. Остальных оставлю на потом. Что-то мне нездоровится.
