Книга Вечный Жид - Сергей Могилевцев

Процедура обрезания, любезный читатель, не такая уж пустячная вещь, как может некоторым показаться, она делает взрослого здорового человека совершенно беспомощным, о чем в Священном Писании, кстати, есть поучительные примеры. Целые боевые отряды изнуренных и сильных воинов, поддавшись на уговоры, и позволившие себя обрезать, были легко перебиты гораздо более слабым и немногочисленным противником. Обычно после обрезания человек в течение недели бывает беспомощный, словно новорожденный ребенок, и за ним нужен тщательный и любовный уход. Люди, подвергшиеся этой процедуре, частенько бредят или галлюцинируют наяву, и нет ничего странного, что исподтишка обрезанный Обломофф, а также искренне сопереживающий ему Доктор Отрезание рассказывали друг другу всякие невероятные истории, которые буквально высасывали из пальца: они просто бредили наяву! Неудивительно также, что у самого Доктора Обрезание, который болел с каждым своим обрезанным пациентом, оказалось так много имен и фамилий: жизнь человека, превратившаяся в бесконечный нескончаемый бред и бесконечную нескончаемую галлюцинацию, сама сплошь становится бредовой и вымышленной. Мы не исключаем даже, что доктора этого вообще в природе не существовало, а под его видом к Обломоффу проник некий проходимец, а возможно вообще извращенец, вздумавший жестоко посмеяться и даже поиздеваться над ним. Впрочем, наведя некоторые необходимые справки, мы выяснили доподлинно, что Доктор Обрезание действительно до последнего времени проживал в Иерусалиме, однако после обрезания Обломоффа он внезапно куда-то исчез, и где находится в данный момент, нам неизвестно. Чудеса, да и только! Однако невероятные истории, которые рассказывали друг другу исчезнувший доктор и его страждущий пациент, действительно существовали. Не все моменты бесконечных разговоров двух закадычных друзей (они быстро стали закадычными друзьями) нам удалось раздобыть, некоторые куски, и весьма значительные, протяженностью иногда в несколько часов, а то и дней, безвозвратно утеряны, но кое-что в нашем распоряжении все же имеется! Вот совершенно восхитительный кусок (или отрывок, или часть, или фрагмент любезный читатель, называй его, как тебе заблагорассудится) из бесед Обломоффа и Андроника примерно на пятый или шестой день после злополучной процедуры, проделанной примитивном ножом Авраама.

– Скажите, Айзек, – спросил на пятый или шестой день, минувшие с момента обрезания, Андроник Новосельцев, когда боли у несчастного и совершенно измученного Обломоффа немного утихли, – скажите, дорогой мой, а не слыхали ли вы историю о некоем еврейском юноше, влюбившемся в кошку, и превращенном ею в обыкновенную серую мышку? Очень поучительная, между прочим, история!

– Нет, – ответил слабым голосом Обломофф, только что очнувшийся после недолгого и беспокойного сна, – не слыхал. Расскажите ее мне, если не трудно.

– Охотно, – сразу же отозвался на его просьбу Андроник, и начал свою историю так.

Кошка

Один молодой иерусалимский еврей, которого, между прочим, звали Аароном Вагнером, давно уже подумывал, а не стать ли ему геем. Не то, что у него существовало к этому некое природное влечение, а также некоторая предрасположенность, некая генетическая закодированность, которая, говорят, определенное число людей, хотят они этого или не хотят, делает в итоге явными или неявными геями – упаси Боже! Аарон Вагнер был обычным молодым человеком без всяких закодированностей и предрасположенностей, которому, между прочим, нравились девушки, но которому с ними почему-то решительно не везло! Дожив до двадцати годов, он еще даже не целовался ни с одной из них, не говоря уже обо всем прочем, о чем он только лишь мог мечтать по ночам в своих одиноких и горячечных мечтах. И поэтому нет ничего удивительного в том, что он нет-нет, да и подумывал иногда, а не переметнуться ли ему на противоположную сторону, то есть не стать ли попросту геем, которые, говорят, решают свои проблемы гораздо проще и гораздо быстрее! Мысль о том, чтобы стать геем, раз ему так решительно не везет в жизни с девушками, преследовала Аарона и днем, и ночью, так что он даже один раз сходил в гей-бар, из которого, впрочем, чего-то испугавшись, очень скоро ретировался, и уже подумывал о том, а не записаться ли ему в гей-клуб. Но тут как раз в Иерусалиме начали готовиться к грандиозному гей-параду, которые с некоторых пор в этом священном городе проводили каждый год, и Аарон решил, что сначала посмотрит вблизи на все те секс-меньшинства, которые принимают в нем участие, а уж потом, возможно, запишется наконец-то в гей-клуб.

Черт его знает, откуда в современном Иерусалиме, городе религиозном и ортодоксальном, с несколькими мировыми религиями, претендующими как на него, так и на всю небесную, а заодно уж и на земную правду, появились эти парады, но только факт остается фактом – раз в год здесь словно из-под земли собирается теперь множество геев, лесбиянок, трансвеститов, и еще Бог, а вернее, черт – его знает каких меньшинств, от которых ортодоксальному еврею просто некуда деться! Да и сам Израиль, дети мои, оказался неожиданно не таким уж религиозным государством, а скорее светским, раз допустил проведение в священном городе всех этих парадов, которые, случись они две тысячи или даже три тысячи лет назад, были бы тут же разгромлены, а его участники или побиты камнями, или умерщвлены на месте другими, гораздо более жестокими способами?! Но все в мире, други, происходит по воле Всевышнего, и, возможно, Иегова, Бог не только жестокий, но и милосердный, чуткий к нуждам людей, по некоторому размышлению изменил свое мнение к геям и лесбиянкам, а также ко всем прочим ненормативным, с точки зрения большинства, представителям человеческого рода, и ни только не умерщвляет их огнем и серой с небес, но даже делает эти парады год от года все более красочными и многочисленными, собирающими огромные толпы туристов и просто праздных гуляк. Впрочем, Аарон Вагнер, о котором идет речь в этой истории, вовсе не был праздным гулякой, он, можно сказать, был лицом глубоко заинтересованным, потому что сам надеялся в будущем стать геем и решать тем самым свои нерешаемые до сих пор проблемы. Он еще, по привычке, продолжал засматриваться на женщин, особенно на смазливых, как арабского происхождения, так и еврейского, отдавая попеременно предпочтение то одним, то другим (и в том, и в другом племени, други мои, есть немало первостатейных красавиц!), однако внутренне давно уже смирился с тем, что будущее его все же на стороне сильного, играющего мускулами и желваками пола. Пока же, спеша по узким улочкам Иерусалима на ежегодный гей-парад, он то тут, то там, наталкивался на толпы таких же, как он, приезжих, а также жителей города, спешащих на встречу с этим еще новым для святого города явлением. Власти Иерусалима, надо отдать им должное, каждый год все более и более усиливали меры безопасности во время этих парадов меньшинств, справедливо опасаясь не столько арабских террористов, сколько протеста своих, местных, ортодоксальных евреев, глубоко возмущенных проведением в святом городе этих мерзких, по их мнению, шествий! Вокруг было множестве полицейских, восторженной молодежи, вполне современной, и вполне симпатизирующей этому новому и необычному веянию, ортодоксальных евреев, сумрачных раввинов, истово качающих головами и шепчущих вполголоса свои горячие молитвы и призывы к Иегове, туристов из Америки и Европы, громко смеющихся, жестикулирующих и то и дело щелкающих затворами фотоаппаратов, молчаливо стоящих в проемах узких дверей чумазых темноволосых детей, и таких же молчаливых старух, безучастно выглядывающих из окон старых двух– и трехэтажных домов. Ах, Иерусалим, Иерусалим, город моего незабвенного детства! Как часто бродил я по твоим узким, мощеным булыжником улицам, как часто застывал в проемах старых домов, с обвалившейся штукатуркой, покосившимися на древних петлях дверьми, с одинокой и чахлой пальмой, растущей около них, и слепыми запыленными окошками верхних этажей, через которые не видно небо, но зато видна Вечность! – как часто стоял я, несмышленый иерусалимский еврей, засунув от удивления чумазый свой палец то в рот, а то бывало и в нос, глядя, как проходят вокруг то группы паломников, то закутанные в чадру до бровей арабские женщины, то первые репатрианты из наконец-то освобожденной Европы, то лязгают гусеницами танки израильской армии, то пробегают с автоматами и связками гранат на поясе группы воинственных арабов! Ах, Иерусалим, любовь и мечта моя, как много я здесь видел в детстве, как много пропустил через свое сердце, и как сильно изменился ты с тех пор! Но я еще, о Иерусалим моего сердца, немного повзрослев, успел-таки влюбиться не только в тебя, но и во множество прекрасных арабских и еврейских женщин, я впитал в себя все, что имеешь ты за душой, я посещал переполненные еврейские синагоги и не менее переполненные арабские мечети, я заходил в храм Гроба Господня и видел сошествие святого огня, я впитал в себя все, что впитал ты в себя за последние три с половиною тысячи лет, и я не могу уже жить без тебя, о вечный Иерусалим моей вечной души! Впрочем, не буду больше надоедать тебе своей страстной и странной любовью, ты и без меня хорошо знаешь о ней, и закончу это страстное и внезапное объяснение в любви, ибо иначе от моей нежности к тебе у меня может разорваться сердце, и я не успею досказать, а, возможно, и записать на бумаге все, что я хочу сейчас рассказать!