Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
Позвольте еще раз вернуться к сказанному: сенсорные мишени должны находиться в тесной связи (то есть быть тесно связанными) с механизмом, из которого проистекает произвольный контроль за движениями, направленными на периферию. Это значит, что этот механизм находится в верхнем отделе стволовой части мозга. Именно клинические и физиологические гипотезы мы подвергли сейчас верифицикации с помощью данных, полученных в результате долгих экспериментов с применением стимуляции или удаления извилин.
Но позвольте мне вернуться на секунду назад: годами считалось, что сенсорная информация поставляется к коре полушарий, что сознательное поведение контролируется корой, что «ассоциативные» нервные волокна, выходящие за пределы поверхности коры, так или иначе ответственны за все, что происходит между сенсорными потоками и моторными сигналами, направленными к периферии. Одно время Джексон предполагал, что высший уровень интеграции может находиться в передних лобных долях. Однако получив результаты клинических экспериментальных исследований, от этой идеи он отказался. Важность его урока состоит в том, что он был уверен – такая область будет рано или поздно установлена в том или ином месте, так как у него были свои предположения относительно их физиологической организации, основанные на изучении эпилепсии.
Мое любопытство в отношении взаимосвязи мозга и разума зародилось в 1920-х годах во время изучения децеребрированных кошек. Будучи сотрудником лаборатории Шеррингтона, я присоединился к Катберту Базетту в этом исследовании. Мы удаляли у этих животных верхний отдел ствола мозга и полушария, сохраняя нижний отдел ствола мозга и спинной мозг. После операции кошки лишались и сознания, и разума. Они становились совершенно автоматическими рефлекторными «препаратами». Как отмечалось в предисловии, у животных сохранялась жизнь и рефлекторные механизмы, но не было никаких признаков разума и мышления. После того как я отошел от физиологии, чтобы заняться неврологией и нейрохирургией, я в конце концов получил возможность работать нейрохирургом с великолепной командой и прекрасным исследовательским оборудованием в Монреальском неврологическом институте. Институт впервые открыл свои двери в 1934 году. В 1936 году меня пригласили прочитать Харвиевскую лекцию в Медицинской академии в Нью-Йорке.14 Я назвал свою лекцию «Кора полушарий мозга и сознание». Тогда я изложил очевидные выводы, которые были мне навязаны в первые годы нейрохирургической практики, в частности, относительно данных, полученных в результате терапевтического удаления мозга, экспериментальной электростимуляции, а также свидетельства явной взаимосвязи потери сознания и повреждения промежуточного мозга, что становилось очевидным в клинической практике.
Как я отметил в главе 5, моя Харвиевская лекция была важна для эволюции моих собственных клинических представлений. Было совершенно очевидно, что интеграция активности в центральной нервной системе, обеспечивающая возможность существования сознания, происходит не в коре полушарий головного мозга. Этот процесс предстояло обнаружить совсем не в новом, а в старом мозге. Он протекает «ниже коры, но выше среднего мозга». Многое из того, что я предполагал в 1936 году, многократно доказывалось клиническими данными на протяжении многих последующих лет.
Я завершил Харвиевскую лекцию такими словами:
«Настоящее обсуждение было посвящено локализации “месторасположения понимания”, и под “месторасположением” подразумевалась локализация тех нейрональных цепей, которые наиболее тесно связаны с запуском произвольной активности и с суммированием сенсорной информации, обуславливающей ее».
В 1952 году я опубликовал статью «Эпилептический автоматизм и центрэнцефалическая интегративная система»15. Мне было очевидно, что эпилептический разряд переходит непосредственно из передней лобной коры, а также от передней височной коры к промежуточному мозгу, где вторгшийся разряд инактивирует высший мозговой механизм, имеющий самое прямое отношение к разуму и сознанию. Задумавшись о том, какое слово могло бы наилучшим образом отразить то, что конечное интегративное действие осуществляется по центру в промежуточном мозге, в рамках которого первичная эпилептическая инактивация, а также повреждения приводят к потере сознания, я предложил термин «центрэнцефалическая интеграция». Я мог лишь допускать существование анатомических связей, которые сейчас продемонстрировал Наут. Я полагал и продолжаю так считать, что каждая сенсорная область (в какой бы извилине она ни располагалась в коре полушарий) посылает свои потоки информации вперед к тем частям промежуточного мозга, структурным отростком которого обсуждаемая извилина коры является. Сегодня, когда анализ нейрофизиологии эпилепсии дает возможность отследить: а) автоматический сенсорно-моторный механизм в диэнцефалоне, и б) зафиксировать высший мозговой механизм, получены достоверные свидетельства того, что афферентные потоки сенсорной информации направляются непосредственно в «а», или автоматический сенсорно-моторный механизм. Оттуда, если они не заблокированы в результате торможения, эти потоки переходят на уровень произвольного осознания. Иначе говоря, они переходят на уровень «б», или уровень высшего мозгового механизма.
Не вдаваясь в анатомические подробности, я представляю вам косвенные данные, которые носят клинический или физиологический характер: произвольные поведенческие акты находятся под контролем потоков нейрональных потенциалов, генерируемых промежуточным мозгом. Совершая сложные переходы, они делают остановку в прецентральной моторной извилине, тогда как общий контроль осуществляется нервными связями, идущими напрямую к спинному мозгу. (Приступ «инсульта», блокирующий проведение импульса через прецентральную извилину, делает невозможным игру на пианино, но сохраняет у пациента способность выполнять общие движения, напоминающие движения лапой.) Из прецентральной извилины поток импульсов направляется по хорошо известным путям к мышцам тела, где вызывает сложные произвольные акты. Информация из сенсорного входного потока и из активности разума должна достичь нейрональных цепей в промежуточном мозге (см. главы 3, 4, 5 и 6).
И, таким образом, я подхожу к моему финальному заключению: занимаясь наукой, я старался доказать, что мозг является источником разума, поэтому стремился продемонстрировать столько мозговых механизмов, сколько это возможно, надеясь, что таким образом покажу, как именно мозг рождает разум. Представляя эту монографию, я не начал с того, что изложил свои выводы, и не завершаю тем, что делаю окончательное и бесповоротное заключение. Вместо этого я пересматриваю современные нейрофизиологические данные, основываясь на двух гипотезах: а) что человеческая сущность состоит из одного фундаментального элемента, и б) что она состоит из двух элементов. Я придерживаюсь того мнения, что механизмы мозга, которые мы (я и многие мои коллеги по всему миру) разрабатываем, непременно должны будут базироваться на основе той или другой альтернативы. В итоге я пришел к заключению, что, несмотря на новейшие методы исследования, такие как применение стимулирующих электродов, изучение пациентов, находящихся в сознательном состоянии, и анализ эпилептических приступов, достоверных данных о том, что только один мозг может выполнять работу, которую осуществляет разум, не существует. Я прихожу к выводу, что гораздо легче рационализировать человеческую сущность на основе двух элементов, чем на основе одного. Но я уверен, что никто не должен претендовать на окончательный научный вывод в области изучения человека человеком до тех пор, пока не будет выяснена природа энергии, ответственной за работу разума, что, по моему мнению, рано или поздно произойдет.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 33
