Потушив свет, Феликс прижал молодую женщину к себе.
— Не волнуйся, дорогая. С твоим умом и энергией ты найдешь себе столько инвесторов, сколько потребуется.
— Спасибо. — Она пристроила голову у него на плече. — Кстати, дом просто сияет чистотой, а люстры в столовой светятся даже в темноте.
— Благодарю, мадам. Я не бездельничал все это время. — Он взъерошил ей волосы. — Это первый день, который мы провели не вместе, и я очень соскучился по тебе. И чтобы хоть как-то отвлечься, искал себе занятия.
— Я тоже очень скучала, — призналась Гвендолин и придвинулась ближе к нему. — Мне этот день показался бесконечно длинным.
— Любовь моя, какой же я забывчивый! — Феликс торопливо отвел руки и перебрался на свою половину кровати. — Я кормлю тебя разговорами, когда тебе нужно спать. Спокойной ночи!
Гвендолин лежала в темноте и глядела в потолок. Спокойной ночи! А если ей не хочется спать? Она покусала губы, спрашивая себя, чего же ей, собственно, надо. Ответ был ясен как дважды два.
Она желала Феликса Миллингтона Л. Миллингтона. Она тосковала по нему целый день и нуждалась в нем сейчас, в это самое мгновение. Она хотела его объятий и его поцелуев, нескончаемых поцелуев…
Наученная горьким опытом, предыдущей ночи, вечером следующего дня Гвендолин, вернувшись из ванной, надела не привычную фланелевую рубашку, а короткую шелковую маячку.
Глаза Феликса оторвались от книги, на миг округлились, но потом снова вернулись к приключениям старой мисс Марпл, предоставив молодой мисс Снайдерсон топтаться около кровати.
Тогда Гвендолин избрала новую тактику. Она приблизилась к кровати и с шумным вздохом потянулась так, что блестящий шелк волнами заходил по телу.
Не поднимая глаз, Феликс вежливо осведомился:
— Ты что-то сказала?
— Нет! — отрезала она.
Из игры в кокетку ничего не получалось. Оставалось ломиться напролом. Картинно упав на кровать, Гвендолин лозой обвилась вокруг Феликса, мурлыча:
— Долго ты еще собираешься читать, милый?
— Ах да, извини, дорогая! — Феликс заложил страницу, бросил книгу на столик и выключил свет. — Спокойной ночи, Гвендолин.
Когда он отвернулся, по коже у нее пробежали мурашки.
— Фе-е-еликс… Миллингто-о-он, — пропела она ему на ухо, а рука ее тем временем скользила все ниже и ниже по его рельефному, мускулистому телу.
— Что ты делаешь? — вскричал он, поворачиваясь к ней лицом.
Внезапно почувствовав себя дешевой потаскушкой, Гвендолин смущенно залепетала:
— Я… я… только подумала, что мы могли бы… может быть… ну…
— Ты не сказала мне и пары слов с тех пор, как пришла с работы! — Феликс мягко, но непреклонно убрал ее руку со своего бедра. — Ну, в самом деле, Гвендолин Снайдерсон, как у тебя хватает совести требовать, чтобы я желал тебя? — произнес он с негодованием. — Кто я? Безмолвный раб, покорно ожидающий, пока ты изволишь возгореться желанием?
Гвендолин вскочила на колени.
— Ради бога, Феликс! Как ты можешь говорить такое?
Он включил свет и лег на подушки, скрестив руки на груди.
— Могу, и очень даже легко. — Он придал лицу каменное выражение и продолжил: — Когда я овладеваю тобой, в этом нет ни любви, ни уважения. Я не хочу обладать твоим телом! Я хочу любить тебя духовно, делиться с тобой чем-нибудь возвышенным. Не желаю, чтобы меня побуждала к действию одна лишь похоть.
— Похоть! — Гвендолин окинула его убийственным взглядом. — Я не похотлива, — отчеканила она каждое слово.
— Да? А что тогда ты сейчас делала?
— Я… я… — Гвендолин снова легла рядом с ним. — Феликс, я… — Она руками стиснула его плечи. На ее лице была написана мука. — Я только подумала, что мы могли бы…
Она растерянно заморгала, когда он решительно встал с кровати.
— Куда ты?
— Я ухожу. — Феликс подошел к стулу и оделся со скоростью пожарного, спешащего на срочный вызов.
— Уходишь?.. Уходишь?! — Она приподнялась, опираясь руками о кровать. — Ты… ты не можешь уйти от меня посреди ночи!
— Кто это сказал?
— Я!
Гвендолин вскочила на ноги, балансируя на матрасе.
— Черт побери, я думала, ты любишь меня!
— Люблю. — Феликс начал заправлять рубашку в брюки. — И чувствую, что мы вместе способны пройти через все — и хорошее, и плохое…
Он принялся складывать свои вещи в чемодан.
— Вместе можем делить радости и горе…
Он застегнул чемодан и сел на стул, чтобы надеть носки и ботинки.
— Я давно готов к тому, чтобы принять жизненно важное решение. Но каждый раз, когда я говорю, что люблю тебя, ты отвергаешь меня или превращаешь все в шутку…
Он встал.
— Как думаешь, сколько я могу терпеть?
— Феликс! Феликс, давай поговорим об этом серьезно!
Он глубоко вздохнул.
— Нет. Я сказал все, что имел сказать, и больше ни минуты не желаю находиться в доме, где в любой момент могу услышать…
Феликс не договорил фразу и подхватил свой чемодан.
— Могу добавить только, что я понял, как ты страдала от моего бесцеремонного обращения с тобой там, в банке. Но я сумел переломить себя. Постарайся же сделать это и ты. Не ищи меня и не пытайся обратить в предмет удовлетворения своих низменных желаний.
— Феликс, но ведь ты сам пришел сюда! — Гвендолин соскочила с кровати и бросилась к нему. — Погоди, слышишь, погоди!
Она поймала его за рукав пальто.
— Ну, пожалуйста!
— Прости, Гвендолин, — собрав в кулак всю свою волю, объявил Феликс, — я думал, что смогу любить за нас обоих, но не смог.
На молодую женщину пахнуло морозным воздухом с улицы, и прямо перед ее носом дверь захлопнулась.
— И даже не поцеловал на прощание, — растерянно пробормотала она. Губы у нее дрожали.
Вернувшись в спальню, Гвендолин ничком упала на кровать.
— Может быть, это всего лишь дурной сон? — прошептала она. — Сейчас я проснусь, и ничего не будет…
Но за окнами мягко заурчал мотор, белый свет прорезал темноту и исчез. Это был не сон, а страшная реальность.
Скорчившись, молодая женщина лежала на кровати и пыталась понять, что она сделала не так. Да, она весь вечер молчала, но только потому, что долго и всерьез думала о нем, о себе и о любви… Их любви. Она хотела-то всего только показать, как сильно его любит.
Показать, а потом, когда соберется с духом, признаться, что она ошибалась, а Феликс был прав. И за три дня можно влюбиться на всю жизнь.
