Внезапно его унылый взгляд упал на ее ноги, обтянутые белоснежными гольфами, и вид у него стал озадаченным. Эвелин довольно хихикнула. Томас Айвор с подчеркнутой медлительностью поднял глаза выше, к застегнутой на пару пуговиц прозрачной рубашке, кстати, его собственной. Темный треугольник, явно видный сквозь ткань рубашки, и темные круги на груди не оставляли сомнений в том, что под рубашкой ничего не надето.
Ноздри Томаса Айвора нервно затрепетали.
— Я как раз шла тебя будить, — как бы между прочим сообщила Эвелин, — но сначала решила, как видишь, одеться. — Она вытянула вперед маленькую ножку, при этом поведя плечом, отчего рубашка соскользнула с ее плеча, приоткрывая округлость груди.
— Неужели я уже умер и попал в рай? — севшим голосом пробормотал Томас Айвор.
— Трудно сказать, — серьезно ответила Эвелин, приближаясь к нему. — Будь добр, сними наклейку с носка, — продолжала она заигрывать с ним, ставя ногу ему на колено.
— Я не вижу никаких наклеек, — нетерпеливо прорычал он, хватая Эвелин за лодыжку и притягивая ее ногу ближе к себе.
— Ты не туда смотришь.
Он не отрывал взгляда от соблазнительного очертания треугольника между ее бедрами.
— Я смотрю именно туда, куда стремлюсь, моя милая прелестница.
— Фу! Какое ветхое словечко! Я считала тебя абсолютно современным, — поддразнила она, пробираясь пальцами ноги выше, к его бедрам.
— Нахалка! — взревел он, хватая ее крепкими руками и прижимая к своему нетерпеливому телу. — Ты сводишь меня с ума, и тебе несдобровать!
— Я не знала, что тебе так понравятся мои носочки, — прошептала Эвелин, теснее прижимаясь к нему, готовая повторить все безумства прошедшей ночи.
— Ммм, — лениво промычал он, удовлетворенно откинувшись на кровать. — Оказывается, постель можно использовать, как кресло. У нас здесь так много интересных возможностей — ванна, мягкий ковер, большой диван… Почему бы не попробовать все?
— У нас нет времени. Скоро проснется Сандра, — остановила Эвелин фантазию Томаса Айвора, внутренне трепеща.
— Это не страшно… — Он приподнялся. — Дверь заперта, и к тому же я могу быть и стремительным. Думаю, тебе это тоже понравится.
Эвелин смущенно покраснела, а он довольно хмыкнул.
— Я все-таки считаю, что надо соблюдать осторожность. Матери Сандры вряд ли будет приятно узнать, что…
Томас Айвор оборвал ее на полуслове нежным поцелуем.
— Сандра умная и чуткая девочка. Она тебя любит, и уже поняла, что меня влечет к тебе, что я «пылаю», как она романтично выразилась. Мы ведем себя естественно, и она нормально воспримет и дальнейшее развитие наших отношений.
Как нежно он целует! У Эвелин закружилась голова, и все поплыло перед глазами.
— Ты уверял, что снимаешь номер для того, чтобы я отправилась на занятия со светлой головой. А теперь я боюсь, что усну прямо в классе.
— Правильно! Назови меня обманщиком, эгоистом, грубияном, неспособным позаботиться о женщине! — удрученно сказал он.
— Ты — невыносимый грубиян, — уточнила Эвелин, улыбаясь, отчего ее глаза засияли золотистыми искрами.
— Не обижайся на меня, — неожиданно серьезно заговорил Томас. — Я старался не причинить тебе вреда. Надеюсь, я не был груб? — Он внимательно осмотрел маленькие точки синяков на ее груди. — Ты такая хрупкая, а я такой большой.
— Ты и сам пострадал. — Эвелин одним пальчиком ласково погладила покрасневшие следы на его широкой груди. — Так что не стоит себя сдерживать и думать о моей миниатюрности. Я маленькая, да удаленькая.
— И гибкая, как ива, — мечтательно проговорил он, — и удивительно податливая в постели…
— Ты можешь о чем-нибудь говорить, кроме секса?
— Когда рядом лежит соблазнительная обнаженная женщина?!
— Я не обнаженная, — обиженно надула губки Эвелин, — на мне белые носочки.
— Не напоминай, — застонал он.
— А ты не рассыпайся в комплиментах. Я знаю, что я не красавица, но меня это не смущает.
— Как и меня, — подхватил Томас Айвор. — Ты удивительно цельная, редкое сочетание добросердечия, ума и женского обаяния. Ты к тому же очень доверчива, поэтому я чувствую себя неловко за свой обман.
— Что ты имеешь в виду? — похолодела Эвелин.
— Мне хотелось, конечно, доставить удовольствие Сандре, но главной причиной было желание получить возможность остаться с тобой наедине и попытаться соблазнить тебя, — нарочито занудным тоном сообщил Томас Айвор.
— Неужели? — притворно удивилась Эвелин. — Я считала тебя таким положительным, а носочки купила для будущих внуков.
Он невесело усмехнулся.
— Ты ждешь от меня сладких слов о «вечной любви»? Не надейся!
Эвелин подумалось, что Томас Айвор настолько серьезно относится к слову «любовь», что боится произнести его вслух.
— Не путай меня с романтичными дамами, умеющими красиво говорить и берущими за горло.
— Если ты имеешь в виду Глорию, — мгновенно ощетинился Томас Айвор, — то ты ошибаешься. Я тебе уже говорил, вас никак не спутаешь. Вы с ней различаетесь, как день и ночь. Я был уверен, стоит мне завести речь о прошлом романе с Глорией, нашей возможной дружбе — конец.
— Вот почему ты помалкивал об этом? Боялся, что труднее будет меня соблазнить?
Он еще больше помрачнел.
— Ты могла бы подумать, что я хочу ей отомстить.
— Она не сочла бы это за месть, — задумчиво сказала Эвелин. — Скорее, она бы презрительно фыркнула, осудив твое желание сделать — после нее! — своей любовницей эту «серую невзрачную Эвелин», как она бы сказала.
Томас Айвор подскочил от негодования.
— Черт побери! Сколько ты будешь терзать себя! Я не из тех людей, которые готовы простить любую гадость талантливому человеку. Надеюсь, что Сандра, если станет знаменитостью, будет более чуткой к людям, чем твоя драгоценная кузина. Неужели ты не понимаешь, что ты в тысячу раз лучше этой самовлюбленной самки?
— Просто… я думала, что тебе больше нравятся крупные женщины, — пробормотала Эвелин, пряча за шуткой смущение от его искренней пылкой речи.
Томас Айвор, уловив в голосе Эвелин ласковую усмешку, немного успокоился.
— Я давно уже не верю в романтические идеалы, — призналась Эвелин, поглаживая его руку, — да они и разные у всех людей, особенно у мужчин и женщин.
— А что ты думаешь по этому поводу? — полюбопытствовал он, устраиваясь рядом с ней.
— Я пока знаю только одно: великий секс, как и великая музыка, зачастую начинаются совершенно неожиданно.
Томас Айвор откровенно рассмеялся. Эвелин нравилось смотреть, как он смеется, его лицо становилось счастливым и безмятежным.
