Это было у моря,Где волна бирюзова,Где ажурная пена, —
И соната пажа…Вокруг чтеца в медленном танце, как ночные бабочки, кружились танцовщицы – среди ресторанного хаоса, грязных столов, выкриков, клубов табачного дыма.
Мемель, 1 октября 1918 года
Да, умеют работать в заведении папаши Генриха! В этот утренний час зал ресторана «Черные паруса» встречал посетителей безукоризненной чистотой, ослепительно белыми скатертями на столах, крахмальными салфетками, которые тугими конусами возвышались у тарелок с изображением парусной шхуны в центре. Зал выглядел пустым. Лишь за тремя столами пристойно завтракали семьями: степенные главы домов, супруги, держащиеся с чинным достоинством, аккуратные дети, – тихие разговоры, еле-еле позванивают вилки и ножи.
За своим столиком сидел граф Алексей Григорьевич Оболин, бледный, с синяками под глазами, небритый. К еде не притрагивался, смотрел в окно… За вчерашним столиком группа Забродина была представлена в другом составе: сам Глеб, Кирилл Любин, а место Сарканиса занимал Белкин. И происходили с Белкиным метаморфозы: он сидел за столом развалившись, очевидно кого-то копируя, засунул салфетку за ворот рубашки, но ел с азартом, даже алчно.
– Вася, Вася, – прошептал Забродин, – спокойно, не привлекай внимания.
– Никогда такой жратвы не пробовал, – с полным ртом откликнулся Белкин. – Ну буржуи, ну гады… Живут! Ничего, мы до них доберемся!.. Ишь, зажрались! Кирилл, а вот эта хреновина как называется?
– Паштет из кальмаров, – Любин с явным удивлением смотрел на молодого чекиста. – Ложкой, Вася, паштет не едят. Намажь ножом на хлеб…
– Ничего, и ложкой проходит… – Белкин хищно озирал стол. – Ребята, а вечером здесь баб полно, да? Глеб, возьми меня вечером, я… Нет, какую жизнь себе устроили, паразиты!..
– Василий, прекрати сейчас же! – тихо, но зло потребовал Забродин. – Что с тобой?
– А что со мной? – как бы очнувшись, повторил Василий, похоже изумившись. – Я и сам не знаю…
– Опять попросил газеты, – тихо произнес Любин.
Вдруг газета выпала из рук Алексея Григорьевича, он пошатнулся, судорожно отпил из бокала, снова схватил газету, стал перечитывать какое-то сообщение, и крупные капли пота покрыли его лицо. Потом граф Оболин откинулся на спинку стула и замер, прикрыв веки.
– Ему плохо… – Кирилл уже порывался встать из-за стола. – Надо помочь.
– Сиди! – приказал Забродин. – Сам отойдет. – Он жестом подозвал официанта, проходившего мимо: – Сегодняшние газеты, пожалуйста!
– Момент! – Официант направился к буфетной стойке. Через полминуты в руках Забродина была стопка свежих газет.
Он разделил ее на две половины, одну оставил себе, другую протянул Кириллу. Оба стали просматривать газеты. Василий Белкин, воспользовавшись ситуацией, вернулся к еде, с большим удовольствием поглощая рыбный салат с морской капустой.
– Вот! – тихо воскликнул Кирилл. – В «Дойче беобахтер»!
– Переведи, чтоб и Василий знал… – Забродин ткнул Белкина в бок: – Перестань жрать!
Любин перевел газетную заметку:
– «Сделка века. По сведениям немецкого Национального банка, в ближайшие дни крупнейший ювелирный магазин на Унтер-ден-Линден «Арон Нейгольберг и компания» приобретет редчайший сервиз на семьдесят персон из трехсот пятидесяти одного предмета «Золотая братина» у русского графа Оболина, бежавшего из красной России. Самый богатый ювелир Берлина привел в движение весь свой капитал, не занятый в долгосрочных вкладах, чтобы собрать необходимую сумму, так как граф Оболин торопит сделку».
– Смотрите, смотрите! – прошептал Белкин.
Алексей Григорьевич медленно поднялся, вынул из кармана пиджака бумажник, достал из него несколько денежных купюр, бросил их на стол и медленно, ни на кого не глядя, побрел к выходу из ресторана.