«Я могу изменить чужую жизнь». Неправда, ошибка, чушь – и Рита насмотрелась, как уверенные в этом коллеги прямой дорогой шли к деградации, личностной и профессиональной.
– Яне так крута, чтобы изменить чужую жизнь, – Рита не уставала повторять своим клиентам и ученикам, иногда она мастер-классы устраивала, ее результаты заинтересовали начинающих, психологией сейчас интересоваться модно. – Я не всемогуща и поэтому ничего не должна. Я не раздаю счастья и не приманиваю удачу. Я ничего не обещаю, кроме одного: я буду с тобой за твои деньги, я – такая, как есть, с моим счастьем, с моей удачей, с моей работой, с моим опытом и моими ограничениями.
С этого начинался диалог. «Ласточкам» предоставлялась возможность мыслить самостоятельно. Отвлечься от нытья и страха за будущее. Надеяться только на себя – остальное приложится.
– А владеть безраздельно можно только тобой, гриша, любовник карманный мой – да и то, потеряешься – кому я буду признания делать? Кто мне поможет к выводам прийти, бессловесный ты мой, мудрый и верный, – добавила Рита весело, вытащив игрушку из кармана; ей показалось, что человечек улыбался, причем загадочно. – Только этого не хватало. Доразмышлялась до галочки, галлюцинации начались, на твоей дурацкой деревянной мордочке мерещатся идиотские ухмылки, пора на прогулку, ты как считаешь, верный мой и преданный навсегда?
Рита встала из-за стола, выключила компьютер и начала собираться, темп ускоренный, скоро темнеть начнет. При всей подвижности и разнообразии занятий зимой она предпочитала гулять подолгу, а то растолстеешь, советы жирным тетенькам давать неловко будет. Неделю уже питалась исключительно гречкой, за две недели – стопроцентное изящество гарантировано, плюс шагомер купила, даже два, синий и красный, в каждом кармане дубленки плоский кругляшок с цифрами, Рита показания сравнивала, работают безотказно. Оба.
* * *
Симона де Бовуар, из письма Нельсону Ольгрену,
19 июля 1948 года:
Ради тебя я могу отказаться не только от очаровательного молодого человека, а практически от всего на свете, но я не была бы той Симоной, которая тебе нравится, если бы отказалась от нашей жизни с Сартром: я была бы тогда последней дрянью, предательницей и эгоисткой. И какое бы решение ты ни принял, я хочу, чтобы ты твердо знал: я не остаюсь жить с тобой в Америке вовсе не потому, что недостаточно тебя люблю. Больше того, мне расставаться с тобой тяжелее, чем тебе, и я намного мучительнее переношу разлуку; нет, любить сильнее невозможно, невозможно сильнее желать и больше скучать по тебе, чем я скучаю сейчас. Наверно, ты и сам это знаешь.
Но ты должен знать и другое: до какой степени – может быть, это звучит нескромно – я необходима Сартру. Внешне он очень независим, но внутри у него вечная буря и смута, а я его единственный настоящий друг, единственный человек, который его по-настоящему понимает, помогает ему, работает вместе с ним, приносит ему покой и душевное равновесие. Я ему обязана всем, на протяжении почти двадцати лет он поддерживал меня, помогал мне жить, искать себя, пожертвовал ради меня очень многим. И вот недавно, наверно года четыре назад, настало время, когда я наконец могу отплатить ему за все, что он для меня сделал, могу тоже помочь ему, как он когда-то помогал мне.
И я никогда не смогу его бросить. Уезжать от него, пусть даже надолго, это да, но оставить совсем и связать свою жизнь с другим человеком, нет. Мне не хочется говорить об этом снова. Я знаю, что страшно рискую, рискую потерять тебя, и знаю, каково мне придется, если это произойдет. Ты должен понять, Нельсон! Мне необходима уверенность, что ты действительно понимаешь все правильно: я мечтала бы каждый день и каждую ночь быть с тобой – до самой смерти, в Чикаго ли, в Париже или в Чичикастенанго.
Я не хочу умирать, но мысль о том, что я могу потерять тебя, так же для меня непереносима, как мысль о смерти. Может быть, ты подумаешь: надо же, сколько сложностей! Но мне моя судьба небезразлична, она очень важна для меня. И точно так же важна наша любовь, поверь, она стоит того, чтобы покопаться в сложностях.
И поскольку ты меня спрашиваешь, что я думаю, а я испытываю к тебе огромное доверие, то я и выкладываю тебе все, что у меня на душе. А теперь иду спать, но перед сном целую тебя нежным-нежным поцелуем. <…>
Симона де Бовуар, из письма Нельсону Ольгрену,
понедельник, 3 июля 1951 года:
Несправедливо утверждать, будто я хочу прибрать к рукам твою жизнь, не отдавая свою. Я постоянно – на протяжении последних трех лет – была готова к тому, что ты можешь полюбить другую, и даже в Гэри, в последний день, опять повторила, что хочу сохранить твою дружбу, даже если ты женишься. Не понимаю, каким образом я связывала тебя по рукам и ногам целый год, когда я даже не предлагала встретиться, пока ты сам меня не позвал. Не вижу, какими эмоциональными обязательствами я тебя обременила: мы провели приятный отпуск, и никаких обременительных эмоций не возникало до последней минуты. <…>
Я действительно никогда не стремилась связать тебя какими-то обязательствами. Может быть, мое письмо из Нью-Йорка было чересчур бурным, но ты сам вызвал этот взрыв. Мне необходимо было знать твой окончательный выбор: продолжать все как есть, пока ничто не мешает, или убить нашу любовь. В нью-йоркском письме я хотела сказать только одно: не убивай ее, пока не полюбишь другую женщину, но если ты решишь иначе, то скажи это наконец ясно, мне так будет легче. <…>
Ладно. Больше я к тебе не приеду, если ты сам не попросишь. И всегда буду счастлива приехать, если позовешь, даже просто в качестве приятельницы.
Все равно, я рада получить последний поцелуй от тебя, чья любовь была для меня бесценна. Я не стану делать усилий, чтобы разлюбить тебя, но это не доставит тебе больше неприятных минут.
Остаюсь навсегда
твоей Симоной.
Симона в мотиваторах не нуждалась. Она сама выбирала свою судьбу, сама утоляла нестерпимую жажду любить и быть любимой. Но так часто декларируемая готовность к одиночеству – это преодоление страха или заявление сильного человека, готового к сложным испытаниям? «Семья – это союз двух свободных людей». Как хочешь, так и понимай, никто ничего не навязывает. Симона мудра. Симона права, и Рита вдруг поняла, что во всем права. В любви к Нельсону, в преданности Сартру. По-настоящему женственна. Здраво мыслит, горда, сильна, талантлива и любима. Потому и любима…
Ритина «fuga idearum» обычно систематизировалась прогулками по парку, иногда случалось так, что разрозненные мысли выстраивались в линию, помогали прийти к совершенно неожиданным выводам.
Но вот как быть с фактом?! – отрицать его бессмысленно, Рита ведь практик, а примеры чуть ли в каждой ласточкиной истории: мужчина, будто программа в мозг вчиплена, выстраивает модель отношений заранее. Все расчерчено от сих до сих, с готовой схемой наперевес он и приступает к реализации идеи «это и есть, дорогая, наша с тобой большая любовь». Встреча, первое смятение чувств, взрывы эмоций, понимание вот оно есть, и вот оно исчезло, чуть на больную мозоль наступишь. Кажется, что отношения развиваются, но это не так. Мужчина расставляет женщине заранее заготовленный капкан, и та неминуемо в капкан попадает. Высвободиться бы, любимый просто не понимает, что ловушка меня уродует, зубья впились до крови, тиски давят и жмут, это пытка! Я плачу от боли! Он просто не в курсе, что мне больно и плохо, думает она. Начинает объяснять – но выясняется, что они друг друга не понимают, не слышат, и «терпи меня, как есть». Ты думала, я изменюсь? Ты заблуждалась, терпи меня как есть. Терпи! И женщине ничего не остается, кроме смирения. Или разлуки. Но уход не…
