Я закрыла глаза, защищаясь от буйства красок. Почему меня удивляет то, что эта красота предвещает смерть? Эва рассказывала мне индейскую легенду: четверо охотников загнали на небо медведя и убили его; когда он умирал, его алая кровь пролилась на землю и покрыла листья всех деревьев.
Прежде чем я начала выздоравливать, мне становилось все хуже и хуже. Когда я вышла из лазарета, меня повсюду сопровождал хор девичьих голосов, громко или шепотом благодаривших Бога за мое выздоровление и желавших мне счастья. Всю дорогу от дома Августы до столовой я то ли из-за слабости, то ли от смущения льнула к Сисси. За время моего отсутствия все девочки превратились в незнакомок. Хенни обручилась с юношей из своего родного города. Дядя Кэтрин Хейз убил свою жену и выстрелил себе в висок после того, как узнал, что все его средства, вложенные в железную дорогу, испарились. Одну из учительниц едва не укусил бешеный енот. Мистер Холмс услышал ее крики и подоспел как раз вовремя, чтобы застрелить животное. Миссис Холмс уже во второй раз поймала Джетти со спиртным. Поговаривали, что она пила в одиночестве. Как мужчина. Ей целую неделю не разрешали ездить верхом, что мне казалось еще более ужасным наказанием, чем вышивание платков. Лагерь полнился слухами. А в доме Августы стало на одну девочку меньше: Виктория уехала, вернулась в Джексон в Миссисипи. Магазины одежды, принадлежавшие ее семье, в одночасье разорились. Бизнес ее отца рухнул как карточный домик. Кровать над Сисси теперь пустовала, но Сисси отказалась на нее перебираться. Она заявила, что боится упасть.
Нас стало намного меньше: третья часть девочек разъехалась по домам.
Каждую зиму миссис Холмс покидала Йонахлосси на три недели, чтобы посетить как можно больше женщин, которые, окончив школу, рассеялись по всему Югу. Очевидно, мистер Холмс этого сделать не мог, потому что не был южанином. Как пояснила Сисси, южане любят обмениваться деньгами только с другими южанами. От своего дедушки, который был членом совета школы, Сисси узнала, что в этом году миссис Холмс намеревается потратить на свое турне по сбору средств вдвое больше времени. Но этого никому нельзя было говорить, чтобы люди не подумали, что положение Йонахлосси становится шатким.
– Но ведь, если ее долго не будет, это заметят, – возразила я.
– Если бы ты знала, как мало замечают все эти девчонки! – был ответ Сисси. – Кроме того, все будут радоваться ее отсутствию. Мистер Холмс не наказывает так строго, как она, он гораздо мягче.
Я знала, что я уж точно буду рада ее отъезду. Она знала обо мне все.
Мне было запрещено ездить верхом. За время болезни мышцы моих голеней уменьшились, руки стали дряблыми, а плечи – костлявыми. Если я как следует втягивала живот, мне удавалось руками обхватить себя за талию. Впервые в жизни я стала слабой. Во всяком случае, я такого состояния не припоминала. Наверное, в последний раз я была такой в самом раннем детстве.
Однажды днем, когда все девочки занимались в Зале, я незаметно ускользнула и направилась в конюшню. Теперь вместо того, чтобы наблюдать за птицами, рисовать пейзажи и собирать гербарии, мы изучали историю, литературу и домоводство. И математику, и физику в этом горном анклаве, похоже, просто игнорировали. У нас также практически не было домашних заданий, а то, что нам все же приходилось делать, занимало совсем мало времени. Литературу, которую преподавала кроткая мисс Брукс, я, конечно, любила. Впрочем, рассказывая о тех книгах, которые ей нравились, она воодушевлялась. Наблюдая за ней, я иногда думала, что так, наверное, обычно и происходит – некрасивых девушек часто очаровывают книжные истории.
Собираясь в Зале, девчонки обычно сплетничали или листали журналы. Наари не обрадовалась моему появлению так, как обрадовался бы Саси. Она знала меня недостаточно хорошо. Но мне все равно было приятно ее видеть, вдыхать ее запах, разглаживать челку на ее широком лбу, гладить ее непостижимо мягкую морду. «Как шелк», – подумала я, но нет, она была гораздо приятнее на ощупь.
Я услышала позади себя шаги и обернулась, ожидая увидеть кого-то из конюхов. Но это была малышка Декка Холмс с коротким хлыстом в руках, который она, похоже, протягивала мне.
– Я его нашла, – сказала она.
На ее щеке темнела грязная полоса. Миндалевидные глаза матери и смуглая кожа отца делали ее очень хорошенькой. Ее обычно заплетенные в тугие косички волосы сейчас были распущены и темные, почти черные пряди падали на лицо.
Я взяла у нее хлыст.
– Спасибо, – поблагодарила я девочку и замолчала, не зная, что еще сказать.
– Как это называется? – спросила Декка.
– Хлыст.
Похоже, она не разобрала, и я произнесла слово по буквам. Но она продолжала вопросительно смотреть на меня.
– Хлыст, – повторила она. – Хлыст! – Она протянула руку, и я вернула его девочке. – Для чего он нужен? – спросила она.
– Чтобы понукать лошадь, когда она ленится, – ответила я. Еще один вопросительный взгляд. – Чтобы бить ее. Заставлять бежать быстрее.
– Шлепать? – уточнила Декка.
– Вот именно.
В конюшню вошел симпатичный конюх, и, услышав его шаги, Наари свесила голову через дверцу стойла. Подошло время кормления. Декка отскочила назад, настороженно глядя на Наари.
– Не бойся, – успокоила я ее. – Она просто хочет кушать. Она волнуется так же, как и ты, когда ждешь десерт.
Мне показалось странным то, что девочка, которая выросла рядом с лошадьми, их боится. Я считала лошадей самыми ласковыми созданиями в мире. Но я ни разу не видела, чтобы хоть одна из дочерей Холмсов ездила верхом.
– Хочешь дать ей кусочек сахара? – спросила я.
Декка убрала волосы со лба и кивнула.
Я показала ей, как надо держать руку, чтобы Наари случайно не зацепила ее палец. Декка протянула к лошади раскрытую ладонь. Наари осторожно взяла у нее кусочек сахара и с хрустом разжевала его задними зубами.
– Щекотно! – хихикнула Декка.
Я вернулась в Замок, держа Декку за маленькую липкую ручонку. Похоже, мы подружились. Я ожидала, что общение с ней заставит меня еще острее ощутить тоску по домашним, но этого не произошло. В присутствии Декки я скучала по близким меньше, а не больше. Своей любознательностью и сообразительностью она напоминала мне Сэма. Она была так же наблюдательна, как и он: Сэм постоянно наблюдал за всем, что его окружало.
Миссис Холмс удивилась, когда мы вместе вошли в столовую, но тут же улыбнулась младшей дочери, которая бросилась ей навстречу. Слушая рассказ Декки, она ласково приглаживала ее непокорные волосы. Наверное, все мамы такие: они не умеют просто слушать. Они должны поправлять и расглаживать. Выслушивая своих детей, они одновременно приводили их мир в порядок. И если они делали это умеючи, как, например, миссис Холмс или моя мама, дети этого не замечали. Когда Декка села за стол, ее волосы были уже заплетены в косички, хотя сама она об этом даже не подозревала.
