– Buon giorno, signore[27]. Вы хорошо спали?
– Очень хорошо, – ответил я. – Принеси мне, пожалуйста, café complet.
– Café complet, – повторил он.
Я повесил трубку, вышел на балкон и сел. Затем вспомнил, что не отпер дверь. Я исправил оплошность и вернулся на балкон. Я очень волновался, хоть и понимал, что это глупо. Меня даже слегка подташнивало. Через пять минут, показавшихся мне целой вечностью, в дверь постучали. Он вошел, держа поднос на уровне плеча, его манеры были столь царственны, осанка столь горделива, словно он подносил мне не кофе и булочки с маслом, а амброзию и лебедя. На нем была утренняя куртка в тонкую черную полоску, вроде тех, какие носят лакеи в клубах.
– Приятного аппетита, signore, – сказал он.
– Благодарю, – ответил я.
На колене я держал свой небольшой подарок. Сонетами Шекспира придется пожертвовать. Они незаменимы именно в этом издании, но не важно. Ничто другое не подошло бы. Однако, прежде чем вручить свой подарок, я обратился к нему.
– Я хочу сделать тебе небольшой подарок, – сказал я.
Он вежливо поклонился.
– Signore слишком добры, – пробормотал он.
– Ты так хорошо говоришь по-английски, – продолжал я, – что должен слышать только самое лучшее. Скажи мне, кто, по-твоему, был самым великим англичанином?
Он задумался. Он стоял совсем как на площади Сан-Марко, сжав руки за спиной.
– Уинстон Черчилль, – сказал он.
Мне следовало бы знать это. Естественно, мальчик жил в настоящем или, что правильнее, в данное мгновение, в самом недавнем прошлом.
– Хороший ответ, – сказал я улыбаясь, – но я хочу, чтобы ты подумал еще. Нет, я задам вопрос немного иначе. Если бы у тебя были деньги и ты бы хотел истратить их на что-нибудь связанное с английским языком, что бы ты купил прежде всего?
На сей раз он ответил без малейшего колебания:
– Я бы купил долгоиграющую пластинку. Долгоиграющую пластинку Элвиса Пресли или Джонни Рея.
Я был разочарован. Не на такой ответ я надеялся. Кто они такие? Эстрадные певцы! Ганимеда надо воспитывать на более достойных образцах. По зрелом размышлении я решил не расставаться с сонетами Шекспира.
– Очень хорошо, – сказал я, надеясь, что мои слова не прозвучали слишком грубо. Я сунул руку в карман и достал купюру в тысячу лир. – Но я советую тебе лучше купить Моцарта.
Смятая купюра исчезла в его руке. Он сделал это очень скромно, и я полюбопытствовал в душе, успел ли он взглянуть на цифры. В конце концов, тысяча лир есть тысяча лир. Я спросил, как ему удается уклоняться от своих обязанностей в кафе, чтобы приносить мне завтрак, и он ответил, что его работа там начинается не раньше полудня. К тому же владелец кафе в хороших отношениях с его дядей.
– Похоже, – сказал я, – твой дядя в хороших отношениях со многими людьми. – Я имел в виду портье из отеля «Байрон».
Ганимед улыбнулся.
– В Венеции, – сказал он, – все знают всех.
Я заметил, что он бросает восхищенные взгляды на мой халат; когда я купил его специально для путешествий, он казался мне несколько ярковатым. Вспомнив пластинки, я мысленно сказал себе, что, в конце концов, он всего-навсего ребенок и от него нельзя многого ожидать.
– У тебя бывает выходной? – спросил я.
– По воскресеньям. Я беру его по очереди с Беппо.
Беппо… наверное, этим крайне не подходящим ему именем зовут смуглого юношу из кафе.
– А что ты делаешь по выходным? – поинтересовался я.
– Гуляю с друзьями, – ответил он.
Я налил себе еще кофе и подумал, хватит ли у меня храбрости. Получить отпор было бы досадно и обидно.
– Если у тебя не будет ничего лучшего, – сказал я, – и в следующее воскресенье ты будешь свободен, я возьму тебя проехаться на Лидо.
– На катере? – поспешно спросил он.
Я растерялся. Я рисовал в воображении обычный vaporetto. Катер стоил бы слишком дорого.
– Это будет зависеть от обстоятельств, – уклончиво ответил я. – Я почти уверен, что на воскресенье все катера уже заказаны.
Он энергично затряс головой.
– Мой дядя знает одного человека, который дает катера напрокат, – сказал он. – Их можно нанять на целый день.
Силы небесные, да это будет стоить целое состояние! Не к чему связывать себя такими обязательствами.
– Мы посмотрим, – сказал я. – Это будет зависеть от погоды.
– Погода будет отличной, – сказал он улыбаясь. – Всю неделю продержится хорошая погода.
Его энтузиазм был заразителен. Бедный ребенок, должно быть, у него не много развлечений. Весь день и полночи на ногах, обслуживает туристов. Глоток воздуха на катере покажется ему раем.
– Ладно, хорошо. Если погода будет хорошей, мы поедем.
Я встал, смахивая крошки с халата. Он решил, что я его отпускаю, и схватил поднос.
– Могу я сделать для вас еще что-нибудь, signore? – спросил он.
– Ты можешь отослать мое письмо, – сказал я. – То, о котором я тебе говорил, моему другу директору отеля.
Он скромно потупил глаза и ждал, когда я дам ему письмо.
– Вечером я тебя увижу? – спросил я.
– Конечно, signore, – сказал он. – В обычное время я оставлю для вас столик.
Я отпустил его и пошел принять ванну. Лишь когда я лежал в горячей воде, в голову мне пришла неприятная мысль. Что если Ганимед так же приносил завтрак сэру Джонсону и ездил на Лидо с Берти Пулом? Я отогнал эту мысль. Она была слишком оскорбительной…
Как он и предсказывал, всю неделю простояла хорошая погода, и с каждым днем меня все больше завораживало то, что я видел вокруг себя. В моих апартаментах ни следа чьего-либо присутствия. Моя кровать убиралась словно по волшебству. Дядя оставался perdu[28]. А утром, стоило мне прикоснуться к телефону, как я слышал голос Ганимеда и он приносил мне завтрак. В кафе меня каждый вечер ждали столик с опрокинутым на него стулом, стакан кюрасо и полбутылки эвианской воды. Пусть меня больше не посещали странные видения и сны, зато не покидало настроение радостного возбуждения, ничто в мире не заботило, и между мной и Ганимедом окрепла связь, для которой я не нахожу иного названия, кроме как «телепатическое взаимопонимание» и «поразительное родство душ». Для него не существовал ни один клиент, кроме меня. Он выполнял свои обязанности, но всегда являлся по первому моему зову. А завтраки на балконе являлись кульминацией дня.
Воскресенье началось как нельзя лучше. Сильный ветер, из-за которого нам пришлось бы отправиться на vaporetto, не предвиделся, и, когда он принес мне кофе и булочки, выражение его лица выдавало волнение.
