Неизвестно, прав ли он был тогда и могут ли возраст и былой статус действительно, если что, уберечь его от лютости Блисса. Мысли закрадывались тревожные. Ответственность за содеянное с Блиссом отчасти лежала и на нем, Гэбриеле, что, в общем-то, не являлось для этого зверюги таким уж откровением: что посеешь, то и пожнешь. Хотя вражда между Блиссом и Луисом носила более глубокий, личностный характер. Нет, все-таки если Блисс возвратился, то в перекрестье его прицела вряд ли старик Гэбриел.
– Не такой уж и старый, – отреагировал между тем Милтон: сейчас врать настал его черед.
– Стар достаточно, чтобы различать туннель в конце света, – вздохнул Гэбриел. – И вообще, это уже новый мир с новыми правилами. Мне все труднее находить себе в нем место.
– Правила-то все те же, – рассудил Милтон. – Просто их стало меньше.
– Я чувствую в тебе чуть ли не ностальгию.
– А что, может, и так. Я тоскую по делам с себе равными, такими, что мыслят, как я. Я больше не понимаю наших врагов. Их цели слишком размыты. Спроси – так они их и сами вряд ли обозначат. В них нет идейности. Только слепая вера.
– Людям нравится биться за свою религию, – заметил на это Гэбриел. – В ней достаточно постулатов, чтобы взывать к их душам, и вместе с тем обтекаемости.
Милтон в ответ ничего не сказал. Лично Гэбриел подозревал, что Милтон верующий; причем не просто верующий, а активный прихожанин. Не иудей, нет. Может быть, католик, хотя вряд ли: для хорошего католика у него маловато воображения. Скорее протестант неясной окраски. Член какой-нибудь особенно занудной конгрегации, где в фаворе жесткие скамьи и длинные проповеди. Образ Милтона в церкви спровоцировал Гэбриела на догадку, как могла бы выглядеть миссис Милтон, если такая существует на самом деле. Обручальное кольцо Милтон не носил, но это еще ни о чем не говорит. Краеугольное свойство этих людей – как можно меньше выказывать что-либо о себе наружу. Ведь из такой, казалось бы, мелочи, как колечко, можно нарисовать целую картину существования. Гэбриелу жена Милтона рисовалась эдакой мымрой, настолько черствой и косной в своей набожности, что даже слово «любовь» у нее не произносится, а буквально сплевывается.
– Ну так что, у тебя был контакт с нашей заблудшей овечкой? – сменил тему Милтон.
– Да. У него, похоже, все хорошо.
– За исключением того, что его кто-то пытается вроде как убить.
– Пожалуй что.
– По первому набору отпечатков у полиции ничего нет, – сообщил Милтон. – И у нас тоже. Расплющенная свечка: оригинально. По данным полиции, найденный в гараже пистолет тоже чист. Прежде не использовался.
– Удивительно.
– Почему?
– Они были любителями. А у непрофессионалов ошибки обычно маленькие, до крупных они дорастают потом.
– Но бывает и иначе. Может, эти джентльмены опрометчиво решили сразу взять быка за рога и с нуля перескочили сразу на минус единицу.
Гэбриел покачал головой. Не встраивается. Этот довод он задвинул подальше, оставив его томиться в глубине ума, словно горшок в духовке.
– А вот со вторыми отпечатками нам повезло больше, – обрадовал Милтон. – Странно, что их владельцы до сих пор не всплыли на поверхность.
– Так ведь они на свалке, – сказал Гэбриел. – Всплывешь тут, когда над тобой десяток метров грунта, мусорного.
– Да уж. Те отпечатки принадлежат некоему Марку Ван Дер Саару. Необычное имя. Голландец. В этой части света Ван Дер Сааров не так уж много. Так вот, этот конкретный Ван Дер Саар отбывал трехлетний срок в исправительном учреждении имени Гавернира за преступления, связанные с огнестрельным оружием.
– А сам он откуда?
– Из Массены. Там рядом.
– Под кем он ходил?
– Сейчас выясняем. А одним из его известных сообщников является – точнее, являлся, учитывая недавний переход мистера Ван Дер Саара в покойники, – некто Кайл Бентон. Личность тоже известная. Отсидел четыре года в тюрьме Огденсбурга, и тоже, случайно иль нарочно, за преступления с огнестрельным оружием. Огденсбург, если ты не знаешь, расположен в северной части штата.
– Спасибо за урок географии. Пожалуйста, продолжай.
– Бентон работает на Артура Лихагена.
Гэбриел на секунду сбился с шага, после чего снова размеренно зашагал.
– Имечко из прошлого, – буркнул он. – Это все, что у тебя есть?
– Пока. Я думал, ты будешь под впечатлением: до встречи со мной ты знал меньше.
Какое-то время они прогуливались в молчании: Гэбриел размышлял над услышанным, складывая и перекладывая в уме фрагменты мозаики. Луис. Артур Лихаген. Детка Билли. Все это было так давно… Постепенно мозаика складывалась, фрагменты подходили друг к другу. От наметившейся взаимосвязи Гэбриел ощутил прилив тихой отрады.
– Тебе не известны двое агентов ФБР – работают в паре, фамилии Брюс и Льюис? – удовлетворившись своими выводами, спросил он.
Милтон посмотрел на часы: явный признак того, что встреча близится к завершению.
– Мне это надо?
– Они живо интересовались делами нашего общего друга.
– Не уверен, что слово «друг» здесь очень уж подходит.
– Ему хватало дружелюбия все эти годы держать язык за зубами. Я склонен считать это поведение более дружеским, чем то, к которому привык ты.
Милтон возражать не стал, и Гэбриел понял, что набрал очко.
– Какого рода интерес они проявляют?
– Похоже, они не прочь порыться в его риелторских инвестициях.
Милтон вынул из кармана руку в перчатке и пренебрежительно ею махнул:
– Это все та херь, что началась с одиннадцатым сентября.
Гэбриел напрягся: бранными словами Милтон бросался лишь в минуты редкого душевного волнения.
– У них инструкция – распутывать бумажные следы, – продолжил собеседник. – Необычные бизнес-вложения, кажущиеся подозрительными финансовые сделки, нестыковки в делах с акциями и недвижимостью. Они мне вот уже где с этим своим ярмом.
– Но он не террорист.
– А ну и что. Террористов среди таких раз-два и обчелся, зато в процессе можно иной раз выудить интересную информацию, потянуть за ниточку, вынюхать след. Возможно, до этих самых агентов дошел какой-то звон, вот они и любопытничают.
– Они не просто любопытничают. Похоже, они кое-что знают о том, что за ним стоит.
– Это вряд ли можно назвать гостайной.
– Полностью да. А частично? – со значением посмотрел Гэбриел.
Оба остановились, щурясь на ярком свету. На сухом холодном воздухе парок от их дыхания сливался воедино.
– У него одиозная репутация, – сказал Милтон. – Он водится с дурной компанией – если такое человечески возможно, учитывая его собственную натуру.
