– Милая, ты ведь не жила в Нью-Йорке, – мягко напомнил Макс. – Ты жила в Коннектикуте.
– В Коннектикуте? Ты? – рассмеялась Фиона. – Ну и ну. Берегись, пригород. Не хотела бы я попасть тебе под горячую руку на родительском собрании.
Кейт тоже рассмеялась и тут же недоуменно нахмурилась.
– Ты что имеешь в виду?
– Нехорошая девочка. Помнишь, как мучила Джаспера Филдинга на экзамене?
Кейт попыталась вспомнить, но покачала головой.
– Ну же, ты спрятала его вещи, да? Переложила мутовку и лопаточку, и он жуть как разозлился, когда они нашлись не на положенном месте, а в холодильнике. Бедняга даже побагровел.
Кейт откинула голову и, не сдержавшись, громко прыснула, чем привлекла к себе внимание посетителей. «Боже, а ведь я совсем забыла – как будто после кулинарной школы прошло не пятнадцать лет, а целый миллион». Работать в ту пору приходилось столько, что потрескавшиеся пальцы не успевали заживать. Но ей это нравилось; составляя меню, она не замечала, как летит время.
– Злюка, – прокомментировал Макс. – Бедные твои дети.
Кейт со смехом кивнула.
– Да, шутка злая. Но он ее заслужил. Неприятный человек, этакий наполеончик.
Товарищеские отношения в кулинарной школе и ресторанах были на общем фоне современного мира явлением совершенно уникальным, эмоции зашкаливали, и люди вели себя друг с другом откровенно и искренне, высказывая в лицо то, что требовалось сказать. Даже розыгрыши, пусть и грубоватые, шли от души. Теперь, казалось, никто уже не чудил, ни у кого не хватало духу на эксцентричную выходку – веселую и непритязательную, – чтобы призвать к порядку человека, переступившего некую грань. Пришло время сдержанности и противовесов. Все в ее нынешнем мире съежилось и притихло, сползло на уровень пассивно-агрессивных колкостей. Она предпочитала прежний порядок, при котором по крайней мере каждый знал, с кем имеет дело.
Кейт подумала об Элизабет: как та разругалась со своим тогдашним бойфрендом, Тедом, когда тот нелестно отозвался о ее работе; как резко и вроде бы даже беспричинно они расстались. Кейт и сама замечала за собой такое – сначала сделать что-то и только потом осознать последствия, хорошие или плохие. Тогда, в двадцать с небольшим, Элизабет была искренней и независимой, такой, какой Кейт никогда бы ее не представила. Но она уже чувствовала, что познакомилась с ней в пору перемены и увядания. И осознание этого опечалило Кейт: как жаль, что она не знала Элизабет тогда и никогда уже не узнает, что потеряла.
– Слышал, у Джаспера дела пошли даже хуже после открытия собственного заведения, – сказал Макс.
– А ты слышал, что он делает сейчас? – спросила Фиона. – Отдает десять процентов прибыли семьям, пострадавшим от террористических атак.
– Джаспер Филдинг? Тот самый, который никому не давал даже мелочи для автомата? – недоверчиво уточнила Кейт.
– Отец одной из подруг его дочери работал в киоске во Всемирном торговом центре. У него было пять детей и никакой страховки. Джаспер начал с них, каждую неделю отдавал вдове десять процентов от прибыли. Теперь каждую неделю переключается на новую семью.
Кейт провела пальцем по ободку бокала. Улыбка на ее губах потухла. Она читала о многих погибших и без труда представила, как все было: «Человек работал в киоске. Может быть, немного задержался, не хотел оставлять свою тележку с продуктами, цветами или поддельными дизайнерскими сумочками. Если товар – пять пар кедов – пропадет, за него придется заплатить из своего кармана. Он не мог позволить себе такие расходы, поэтому и не убежал, пока такая возможность еще была». Она отодвинула эту мысль подальше, не желая пополнять коллекцию впечатлений от некрологов и кадров, еще слишком острых и болезненных. И первое, и второе, и другие новости убеждали, что города, по которому она скучала, города, сформировавшего ее и Элизабет, больше нет.
– Ну и ну. Джаспер Филдинг – столп благотворительности, – покачал головой Макс. – Кто бы подумал?
Фиона тронула край салфетки аккуратным квадратным ногтем. Чарльз вздохнул и потянулся за чашкой с орешками. Все молчали. Как обычно и бывало, когда кто-то упоминал тот день. «Ты знала кого-нибудь, кто… Там работал мой шурин…»
Макс поднял стакан, привлекая внимание бармена, и повернулся к Кейт:
– Еще по одному?
Она посмотрела на часы. Шесть.
– Спасибо, но нет. Мне пора. – Она попыталась оставить Максу деньги, но он отмахнулся.
– Не забудь. На следующей неделе. Торты.
Выйдя на улицу, Кейт на мгновение зажмурилась от резанувшего глаза света, особенно острого после приглушенного полумрака бара. Пока она оглядывалась, пытаясь сориентироваться, вверху что-то громко взревело. Кейт вздрогнула и подняла голову. Над бухтой – так низко, что можно было прочитать номер на фюзеляже и рассмотреть профиль пилота, – пролетел небольшой самолет. Буравящий вой пропеллеров завибрировал в ушах. Закрываясь от него, она вскинула руки и выронила сумочку. Другие прохожие словно ничего и не заметили, лишь несколько человек мельком посмотрели вверх. Кто-то участливо спросил, все ли в порядке, кто-то подобрал с тротуара ее телефон, кошелек и ключи. Она собрала вещи, пробормотала слова благодарности и еще раз посмотрела в небо. Самолет уже удалился, превратившись в точку, и его звук слился с гудком приближающегося к берегу парома.
Дом встретил ее тишиной и незапертой дверью. На столе в кухне лежала записка: «Ушли в пиццерию за маникотти[5]. Скоро вернемся».
Кейт перешла в гостиную и остановилась посреди оставленного ее семейством беспорядка. Разбросанные книги, зверинец из пластмассовых животных. Кучка деталей «лего». Открытый, с умирающей батареей лэптоп Криса. Когда-то ей нравился покой пустого дома, но теперь он только раздражал. Так могла бы выглядеть комната, если бы люди вдруг исчезли, – останки семьи.
Кейт подошла к холодильнику, достала пиво и, прихватив банку и дневник Элизабет, вышла во дворик. Солнце уже опускалось в залив. Мелькавший между облаками самолет напоминал картонную фигурку в диораме.
15 сентября 1992 года
За обедом я увидела немного другого Дейва – не такого шумного и чересчур фамильярного, как на турнире по гольфу. Встретив меня в ресторане, он позволил себе лишь слегка коснуться моей спины, когда провожал к столику. Все было очень вежливо. Очень традиционно.
Что я заметила: из-за рассыпавшихся по щекам и носу веснушек он немного смахивает на мальчишку-переростка. Выразительные скулы и подбородок. Крепкие плечи и грудь. Роскошные темные волосы, не пострадавшие даже от стрижки. Сразу после того, как мы сели и развернули салфетки, он широко улыбнулся и сказал: «Спасибо, что пришла». Улыбка тронула и глаза, карие и такие теплые, каких я еще не видела. У меня даже горло перехватило. Я напомнила себе, что надо быть приветливой, больше улыбаться. Спросила о гольфе, о турнире, часто ли он играет и где живет (у него квартирка возле Нью-Йорка, но бывает он там так редко, что сосед уже считает себя совладельцем его собаки). Закончил в Джорджии технологический, работал в магазине спортивного оборудования, участвовал в нескольких мини-турнирах, пока не получил тур-кард, и с тех пор из года в год пытается, по его словам, квалифицироваться. Мне Дейв запомнился этаким бодрячком, но в компании один на один он более серьезен. В разговоре тщательно подбирает слова, как будто для него важно выразить именно то, что он хочет.
