Родился в городе Калуге,
Был славным малым для дружков,
И наказаньем для супруги.
Он был не лётчик, не артист,
Ходил не в смокинге, а в робе.
Простой мужик, бульдозерист.
Но у него имелось хобби.
Мужик без хобби — шантропа,
Кулёма, мякиш, дурачина,
Ханурик, манная крупа,
А не ухватистый мужчина.
Кто ловит рыбку подо льдом,
Кто на охоте лубенеет,
Кто штангу жмакает с трудом,
Кто перед юбкой столбенеет.
Кто пилит лобзиком дрова,
Кто запускает в небо змеев,
Кто с тёщей бьётся за права,
На грудь, знак Бэтмена наклеив.
Вот и Геннадий был таков.
Назло бунтующей утробе,
Он из супружеских оков,
Бежал к друзьям навстречу хобби.
Напрасно Зиночка, жена
Взывала к голосу рассудка.
Порой весьма поражена,
Его отсутствием на сутки.
А он, отринув суетное,
Еду не ставил, ни во что
И не закусывал спиртное
Нигде, ничем и ни за что!
Гордился Гешей весь подъезд.
Аж целый литр, приняв на рыло,
Он даже коркой не заест,
Не то, что менеджер Кирилла.
Кирилла плавленый сырок
Спешил, ущучить втихомолку.
Вот чмо. Закусывать — порок.
За это пальцы в кофемолку.
И колбасу, и буженину
Гендос с ухмылкой отвергал.
Пусть заедают буржуины.
Кто закусил — тому фингал.
Катилась слава по Калуге,
Уже ему смотрели вслед
Влюблёно «синие» подруги,
Мол, Геша — редкий оглоед.
Мол, у Гендоса рот «такус-с-сий»!!!
Он водки хоть ушат махнёт,
И даже килькой не закусит,
И рукавом не занюхнёт.
Один из Гешиных дружков
Вдруг очутился в коматозе.
Да и Геннадий Котешков
Задвинул на фиг свой бульдозер.
Но он не смог уйти от дел.
Дитя авралов и аккордов,
Гендос на лаврах не балдел,
А шёл на новые рекорды…
Под вечер видит Котешков,
Как из-под бронзовой чеканки
Вылазят пять его дружков
С пивком и связкою таранки.
Ожил игрушечный жираф.
А чёрт с рогами на забрале,
Ковш, у бульдозера украв,
Не сознаётся, мол, не брали.
А колченогий табурет
Стремится, треснуть по затылку,
А вместо зеркала портрет
Братухи Кащенко с бутылкой.
Такая чудится пурга,
Что стынут кожные покровы,
А у Геннадия рога,
Как у какой-нибудь коровы.
Хлебнуть бы водки из НЗ.
Кругом козлы, единороги
И даже самка шимпанзе
Ему попалась по дороге.
Нет, это вроде бы жена,
Сопит в дверях, поджамши губки,
Напряжена, раздражена,
Мачете делая зарубки.
«Пожалуй, это попадос.
Скорее полная засада», —
Бормочет про себя Гендос,
Спеша свалить из зоосада.
Но тут из Гешиных ушей
Цветные ёжики попёрли.
Их нужно срочно гнать взашей,
Пока последнее не спёрли.
Они Гендоса допекли,
И он стал дрыгать враскорячку…
Тут Гешу в «дурку» упекли.
Диагноз: Белая горячка.
А там, конечно же, его
К нормальной жизни возвернули:
Освободили от рогов
И на три года кодирнули.
Грешно смотреть в чужой роток
И чьи-то хобби хаять шибко,
Но ты заку-у-усывай, браток,
Не повторяй его ошибки.
А лучше утром не казнись,
Что перебрал вчера малёха,
И тоже на год тормознись.
Не помешает. Слышишь, Лёха?
И ты, как суслик не дрожи,
Что начудил вчерась маненько
И тоже на год завяжи,
Не то посадят. Понял, Женька?
Сердце Кондакова неожиданно зазвенело и задребезжало, как мелочь в горсти. Сразу стало не хватать воздуха. На Толяна девятым валом накатила дурнота. Он обессилено опёрся о капот машины.
— Ты как себя чувствуешь, Кондачок? — поинтересовался Арсений, — что-то ты позеленел.
— Терпимо, — выдохнул Анатолий Анатольевич.
— Точно?
У Кондакова не хватило сил ответить, он только неопределённо кивнул. Внутри у него всё дребезжало и тряслось, как будто кто-то недобрый врубил мощный блендер на всю катушку и наслаждается толикиными страданиями.
— Пойдём что ли, ребятишки, по пещерам? — предложил Роберт.
У Кондакова потемнело в глазах и прострелило левый висок. Толика теперь бросало то в жар, то в холод. Озноб сопровождался «гусиной кожей», жар — проливным потом.
— Да, ребятишки, пора по норам, — поддержал его Гога, собираясь домой.
У Кондакова внутри что-то упало и зазвенело, потом ещё и ещё, словно с подноса на кафельный пол посыпались ложки, вилки и ножи. Затем настала очередь тарелок, блюдец и чашек, наконец, рухнул сам поднос. Анатолий Анатольевич стал медленно сползать на землю.
Роберт и Гога скрылись в подъезде, Арсений остался, с тревогой наблюдая за Кондаковым. Тот, утирая холодный пот со лба, всё-таки втиснулся в «BMW» и включил кондиционер. Стало немного полегче. Толик опустил дрожащие руки на руль и понял, что не сможет вести машину. Физически не сможет. В стекло постучал Арсений.
— Можно?
— Залезай.
Бывший приятель сел в машину, с состраданием посмотрел на Кондакова и предложил:
— Толян, хочешь, я тебе пиво приволоку?
— Не надо.
— А давай тогда ещё стих прочту? Как раз по теме.
Арсений, как всякий начинающий поэт, читал свои вирши каждому встречному поперечному, включая телеграфные столбы и мусорные баки.
— Сделай одолжение, — закатил в изнеможении глаза страдающий Кондаков.
Эпиприпадок
У моей крёстной дочи
Годовщинка одна.
Я с устатку был, с ночи
И уже с бодуна.
Я припёр без гостинца,
Без жены и коня.
В тоге сизого принца.
