В общем, однажды я ее спросил. Я сказал:
– Ладно, Бетси.
Мы ужинали в «Олив гарден», в торговом центре Нью-Джерси. Она потягивала привычное шардоне, я допивал четвертое пиво. Мне нравилось иногда приходить в «Олив гарден». Это заведение напоминало мне о детстве. По этой же причине я любил бывать в торговых центрах. Я перестал ходить туда за покупками, как делала миссис Конвой. Во всей Америке не найдется такой вещи, которую я не приобрел бы хоть раз в жизни. Нет уж, хватит с меня покупок, хватит желаний. От этого постоянного хотения тупеешь. Но все же я ходил в торговые центры вместе с миссис Конвой: среди этих просторных жужжащих залов и коридоров я чувствовал себя дома. Это чувство я не мог испытать больше нигде на Манхэттене. Когда меня одолевала ностальгия или тоска по дому, я уезжал не на Лонг-Айленд и не в далекие пригороды Нью-Йорка, как остальные, – я отправлялся в торговые центры Нью-Джерси. Один раз я даже побывал в торговом центре города Кинг-оф-Проссия – крупнейшем молле страны, – где бродил по широким проходам вместе с толпами охотников за низкими ценами. Больше всего на свете я любил сидеть на блестящей скамейке посреди этой толкотни и смотреть, как люди заходят в магазин «Фут Локер» и выходят из него; бродить вдоль киосков с очками и бижутерией; обедать в ресторанном дворике. Именно с торговым центром связаны мои главные детские воспоминания. Сюда меня водила мама за одеждой к новому учебному году. Здесь под Рождество я мечтал об игрушках, которых мы не могли себе позволить. Здесь коротал летние каникулы, пытаясь заполнить время чем-то еще, кроме бесконечных перепалок, телепередач и запаха собак. Торговый центр всегда меня манил, и я приходил сюда с определенной целью. Он сам, торговый центр, и был этой целью. Если у меня в кармане оказывалась пара монет, я мог купить на них колу, поиграть в видеоигру или тайком выкурить на парковке незаконную сигарету. Теперь же торговый центр возвращал меня в то время, когда желания еще можно было утолить. Глядите, сколько людей по-прежнему на это способны! Вот они, носятся туда-сюда со своими списками покупок и задач, с дисконтными картами и подарочными сертификатами, рассеянно забредают в магазины и так же рассеянно из них выбредают. Торговый центр может вернуть человеку вкус к жизни, но только если он пришел сюда наблюдать – причем наблюдать без осуждения, по-доброму. Смотреть на этих озабоченных покупателей, у которых нет свободы выбора – покупать или не покупать и которые не желали бы иметь такую свободу, особенно если бы она означала, что им больше нечего хотеть.
– Согласно вашим убеждениям, – сказал я миссис Конвой, когда мы сидели в «Олив гарден», – поправьте меня, если ошибаюсь, согласно вашим убеждениям единственный способ попасть в рай – это поверить в Иисуса Христа. А вот наша Конни, например, – еврейка. И все ее родственники – тоже евреи. Они не считают Иисуса Христа своим Господом и Спасителем. Я, кстати, очень хорошо отношусь к Плотцам, – сказал я. – Никогда не встречал такой чудесной семьи. Их около четырехсот человек, чего нельзя сказать о моей семье – сначала нас было трое, а потом стало двое. Ну да не суть. Вы готовы отправить Плотцев в ад только потому, что они не признают божественной природы Иисуса Христа. Я прав?
Миссис Конвой глотнула шардоне, поставила бокал, откинулась на спинку стула и прищурилась.
– Вопрос без подвоха, – сказал я. – Вы считаете, что Конни и всю ее семью после смерти следует до скончания времен варить в кипятке, потому что они не верят в Христа?
– А откуда вы знаете, – раздумчиво прошептала миссис Конвой, наклоняясь вперед. Ее ответ пробрал меня до костей: – Откуда вы знаете, что перед смертью, в самый последний миг своей жизни Конни не примет Христа в свое сердце?
Хочу заметить, что я стал атеистом не для того, чтобы снобствовать, не для того, чтобы стоять над толпами верующих и вещать истину. Я стал атеистом, потому что Бога нет. Тот единственный бог, о котором я мог хоть как-то помыслить и который пришел мне на ум во время ужина в «Олив гарден», когда миссис Конвой поведала мне о своем собственном решении еврейской проблемы, этот бог допустил существование стикера, увиденного мной однажды на стареньком «Саабе» в Бостоне: «ВЕРУЮЩИЕ СДЕЛАЛИ МЕНЯ АТЕИСТОМ».
За что я так с тобой? – наконец ответил он. – Ни за что. Ты заблудился, я хочу помочь.
Заблудился? – ответил я.
А разве это не так?
Что не так?
Разве ты не заблудился?
Тебе какое дело? Ты меня знать не знаешь и только притворяешься, что знаешь. Мелешь всякую хрень. В глубине души ты жив, ты умеешь чувствовать, хотя об этом никто не знает – так про любого можно сказать, это же очевидно. Ты решил провернуть какую-то аферу, и я хочу знать зачем. Если, конечно, это не вы, Бетси. Это вы? Конни, это ты?
Даю тебе слово, Пол. Это не афера.
Спасибо. Мне стало гораздо легче.
Прошу тебя, имей терпение. Знаю, как это неприятно – выслушивать правду о себе, да еще из уст человека, который свалился на тебя, как гром среди ясного неба, и мгновенно поставил точнейший диагноз. Я не считаю тебя зверем в клетке – отнюдь. Ты настоящая полноценная личность, живешь в ногу со временем, но основные компоненты американской мечты – карьерный рост и пустой материальный успех – тебя не манят. Ты находишься в постоянном поиске смысла жизни. Конечно, я все это знаю, Пол, ведь я и сам через это прошел. Можно даже сказать, что мы с тобой – одинаковые.
Пока я все это читал, у меня появилось странное ощущение: что-то здесь неладно. Прямо мурашки побежали по коже. Мне стало казаться, что этот человек сидит со мной в одной комнате. Или за компьютером в соседнем кабинете. Я посмотрел на его электронный адрес.
– Он пишет мне от моего имени, – сказал я.
– Кто?
– Он создал почтовый аккаунт от моего имени! Этот человек… или программа… в общем, злоумышленник… даже в личной переписке он притворяется мной! Он отправил мне письмо от моего имени!
Я поднял голову. Оказывается, я сказал все это миссис Конвой.
– Вы о ком?
Если бы даже миссис Конвой не присутствовала в кабинете в момент получения мной письма от «Пола К. О’Рурка», я бы все равно понял, что она не имеет к этому никакого отношения – по ее простодушному и немигающему взгляду.
– Не знаю, – ответил я.
Несколько дней спустя ко мне подошла Конни.
– Ты вообще раньше Твиттером пользовался?
– Нет, я раньше никогда не пользовался Твиттером.
– Сколько знаков помещается в сообщении?
– В Твиттере?
– Да.
– Сто сорок.
– Ага, знаешь!
– Я не вчера с сеновала свалился, Конни. Все это знают.
– Ты хоть читаешь собственные твиты?
– Кари Гутрих велела мне не поддаваться на провокации.
