Рекурсия – это способ построения больших структур из меньших. Подобно математике, язык – это потенциально бесконечная система. Как вы можете увеличивать число, добавляя единицу (триллион плюс один, гуголплекс плюс один и т.д.), так и предложение можно делать длиннее, добавляя новую клаузулу. Мой любимый пример – слова Максвелла Смарта из телесериала «Напряги извилины» (Get Smart): «Верите ли вы, что знаете, что я знаю, что вы знаете, где спрятана бомба?» Каждая дополнительная клаузула требует очередного цикла рекурсии.
Нет сомнений, что рекурсия или нечто подобное – важнейший аспект человеческого языка. Тот факт, что мы можем соединять небольшой элемент структуры (человек) с другим (который поднялся на холм), чтобы сформировать более сложный элемент структуры (человек, который поднялся на холм), позволяет нам произвольно создавать сложные предложения с удивительной точностью (Человек с ружьем – это тот, который поднялся на холм, а не тот, кто уехал на машине). Хомский и его коллеги даже предположили, что рекурсия может быть «единственным свойственным только человеку компонентом способности говорить».
Ряд ученых очень критически отнеслись к радикальной идее. Стивен Линкер и лингвист Рей Джекендофф доказали, что рекурсию можно найти и в иных аспектах мышления (таких, как процесс, посредством которого мы воспринимаем сложные объекты, состоящие из узнаваемых более мелких частей). Между тем специалист по приматам Дэвид Премак выдвинул идею, что хотя рекурсия – отличительная особенность человеческого языка, едва ли это единственное, что выделяет человеческий язык из других форм коммуникации. И это не значит, что шимпанзе могут говорить на языке, в котором нет лишь рекурсии, а в остальном похожем на человеческий (который может представлять собой язык без таких сложных встроенных конструкций).[40]Впрочем, я хотел бы пойти дальше и посмотреть, что мы усвоили относительно природы эволюции и человека, чтобы взглянуть на все с неожиданного ракурса.
Камень преткновения в том, что лингвисты называют синтаксическим деревом, которое показано на схеме:
Более мелкие элементы можно скомбинировать, чтобы образовать более крупные элементы, которые в свою очередь можно скомбинировать в еще более крупные элементы. В принципе нет проблем с построением таких схем – компьютеры используют принцип дерева, например, представляя структуры директорий или папок на жестком диске.
Но как мы уже не раз видели: что естественно для компьютера, не всегда естественно для человеческого мозга. Построение дерева требует точности запоминания, которой человеческий мозг не отличается. Построение структуры дерева с памятью почтового кода – простое дело, которое компьютерные программисты делают много раз в день. Но построение структуры дерева на основе контекстуальной памяти – это уже совершенно другая история, клудж, который может получиться, а может и нет.
Работая с простыми предложениями, мы обычно справляемся, но нашу способность понимать предложения легко дискредитировать. Возьмем, например, такое короткое предложение, которое я упоминал в первой главе:
People people left left.
А вот немного более простой вариант.
Farmers monkeys fear slept.
В каждом четыре слова, но их достаточно, чтобы сбить с толку большинство людей. Тем не менее оба предложения грамматически правильны. Первое означает, что несколько человек, которых оставила другая группа людей, уехали тоже; во втором говорится примерно следующее: «Существуют некие фермеры, которых боятся обезьяны, и эти фермеры спали; фермеры, которых боялись обезьяны, спали». Предложения такого рода, известные как «встроенные в центр» (поскольку одна клаузула заключена точно посередине другой) – особенно трудны, поскольку эволюция никогда не натыкалась на правильные древовидные структуры.[41]
Для того чтобы интерпретировать предложения, подобные этим, и полностью представить рекурсию (другой классический пример The rat the cat the mouse chased bit died), нам нужно отследить каждое существительное и каждый глагол, и в то же время держать в голове связи между ними и клаузулами, которые они образуют. Именно для этого и предназначено грамматическое дерево.
Проблема в том, что это требует точно помнить структуры и слова, которые сказаны (или прочитаны). И именно на это не способна наша память. Если бы я стал читать эту книгу вслух и неожиданно, без предварительного предупреждения, остановился и попросил вас повторить последнее предложение, которое вы услышали, вы, наверное, не смогли бы. Вероятно, вы помнили бы суть того, что я сказал, но точные слова наверняка ускользнули бы от вас.[42]
В результате попытки отследить структуру предложений напоминают стремление восстановить хронологию давно прошедших событий: неуклюже, ненадежно, но лучше, чем ничего. Рассмотрим, например, такое предложение:
It was the banker that praised the barber that alienated his wife that climbed the mounting.
А теперь разберемся, кто карабкался в горы: банкир, парикмахер или его жена? Компьютерная программа не имела бы проблем с ответом на этот вопрос; каждое существительное и каждый глагол были бы помещены в правильное место на дереве. Но многие люди придут в недоумение. При отсутствии памяти, организованной по месту, лучшее, что мы можем сделать, – это приблизительно структурировать деревья, неуклюже делая это исходя из контекстуальной памяти. Если мы получили достаточно точных подсказок, это не проблема, но, когда отдельные компоненты предложений достаточно похожи, чтобы путаться, все здание обвалится.[43]
