Книга Самец - Камиль Лемонье

Было шесть часов утра, когда Матье Гюлотт, брат Жермены, запряг лошадь в пролетку. Это была маленькая арденская лошадка, коренастая, широкогрудая, серой масти. Фермер купил для нее совсем почти новую сбрую на распродаже у барона дез'Одре. Медные короны блестели на лакированной коже. Эта сбруя полагалась лишь в исключительных случаях.

Пролетка тронулась в путь. Жермена надела светлое платье с красным горошком и круглую шляпу, повязанную желтосоломенным шарфом. Шелковые перчатки облегали прозрачной сеткой ее смуглые руки, украшенные кольцами. На плечах ее висела из черной саржи мантилья с бахромой, с выемом на спине. И вся ее фигура сияла свежестью и счастьем.

Они проехали мимо лачужки Куньоли. У Жермены забилось сердце при мысли, что Ищи-Свищи мог быть там и увидеть их: она боялась неожиданности, но не сознавала хорошенько, какой именно и почему. Ее страх рассеялся, когда они миновали домики. И, охваченная мечтаниями, она откинулась на спинку сиденья, думая о неясных предметах, неживших, как сладость утра в лесу.

По большой дороге они ехали около двух часов, затем свернули на шоссе, ведшее через деревни. Шоссе подходило к ферме Эйо. Они катили в полусумраке дня между ветвистой чащей деревьев. По временам пересекала дорогу аллея, озаренная ярким светом в глубине. Это было как бы внезапным сиянием. И снова замыкались ряды деревьев плотной чащей со свисавшей, как широкие лопасти, листвой. Прохладой веяло от влажных кустарников, где подернулись росой соки брожения. И эта свежесть вызывала крепкие и здоровые запахи пряных трав и тимьяна. Над шоссе виднелось сквозь деревья сапфирно-голубое небо, как будто суживавшееся в глубине отдаления.

Лошадка весело ускоряла свой бег, замедляя на подъемах, беспечно покачивая головой. От надоедавших мух она отмахивалась хвостом, подергивала мелкой дрожью кожей или в резком движении встряхивала головой, стараясь слизнуть их своим толстым языком. Минуя горы, Матье подбадривал: «но, но!..», и арденский рысак устремлялся вперед своей короткой и твердой рысцой. Его подковы стучали по камням ровным топотом, который выделялся из-за глухого шума колес пролетки. Матье и Жермена не торопились, уверенные, что прибудут еще до начала обедни. И они мерно покачивались на упругих рессорах, как в колыбели, подскакивая оба разом, объятые легким оцепенением, которое не располагало беседовать.

Миновав шоссе, они въехали на проселочную дорогу. Ряды тонких тополей тянулись по бокам, осеняя беловатую землю своей серой тенью, За ними простирались деревни в бледном переливе перламутра, таявшего на небосклоне, превращаясь в светлую мглу. Этот зной равнины, когда они оставили лес, дохнул на них духотою бани. Спина лошади под седелкой слегка взмылилась. Запах нагревшегося лака шел от сбруи, смешиваясь с пресным запахом пшеницы. В воздухе кружились мухи с однообразным гуденьем, которое мало-помалу рассеивало мысли Жермены, склоняя их к смутному ощущенью изведать другую любовь. Праздничная лень усыпляла деревни, через которые они проезжали.

Хутор кума Эйо выделялся своим богатством. Впереди у дороги стояла рига; другое строение было отведено под хлев и конюшню; наконец, следовали дома для жилья, и все эти здания образовывали квадрат, посреди которого возвышалась навозная куча в виде холма. Очень старый фруктовый сад помещался между плотным забором ограды вышиною в два метра, вдоль шоссе. Огромное ореховое дерево простирало свои свивавшиеся, как жгуты, ветви над воротами.

Пролетка обогнула двор и подкатила к порогу жилища. Утки, беспокойно гогоча, выбежали из-под ног лошади вместе с курицами и цесарками. Тревожное кудахтанье разносилось по двору с шумом колес въезжавшей пролетки. Оглушенные неожиданным событием индюки вытягивали до бесконечности свои шеи. И стороживший пес, задыхаясь, с бешенством лаял, доводя этот шум до неистовства.

Из-за двери выглянула служанка.

– Господин Эйо здесь? – начал Матье.

Он должен был повторить свой вопрос, так как девушка, не двигаясь с места, продолжала разглядывать их с разинутым ртом, с изумлением человека, не привыкшего к новым лицам. Она, наконец, как бы пробудилась от сна.

– Сейчас погляжу, дома ли он? – проговорила она, напирая на слова.

Жермена удивленно поглядела на своего брата. Эйо их разве не ждал? Дом был безмолвен. Та же сонливость, в которую были погружены деревни, стояла в прихожей. И оба они: и Жермена, и Матье – сидели в ожидании в пролетке, не решаясь сойти, тогда как лошадь взрывала копытами землю, почуяв родной запах конюшни.

С лестницы донеслось чье-то покрякиванье. Кто-то спускался тяжелой поступью, останавливаясь и кашляя. И Эйо неожиданно показался в полосе света у растворенных дверей, смущенный и улыбающийся.

– Вот как, мамзель Жермена с братом. Вот это дело. Славно надумали заехать к нам.

Он был в жилете, с всклокоченной головой и в чулках. Он вспомнил, что приглашал их; но он сделал это больше из вежливости, совсем не полагая, что они приедут. Он машинально застегивал подтяжки у своих брюк, повторяя свою фразу, кивая притом головой:

– Славно надумали… Право славно, славно!

Матье счел нужным вставить:

– Ужасная жара.

– И прекрасно, прекрасно, все к лучшему. В этом году будет большой урожай.

– Что верно, то верно.

Эйо медленно одевался. Гюлотт радушно принял его; он сумеет оказать такую же честь и его детям. Теперь он громко смеялся, забывая о гостях, говорил о таких вещах, которые не имели никакого отношения к тому, что происходило в его уме. И, так как гости не вылезали из пролетки, он, наконец, надумал:

– Что же вы? Входите. Пойду сказать жене, что вы приехали.

– Не стоит, – проговорила с досадой Жермена. Не беспокойтесь…

На ее губах появилось выражение нетерпеливости. Она повернулась к своему брату, как бы приказывая ему тронуться в путь. Матье колебался. Тогда Эйо, воспылав рвением, схватил лошадь под уздцы.