Сердечность молодого человека благотворно действовала на Гарри Синдгэма и даже согрела его бедное сердце, и, если бы не мрачное прошлое, между молодыми людьми могла бы завязаться дружба. Но Синдгэм постоянно помнил о разделяющей их непроходимой пропасти, так как все, что он рассказывал о себе товарищу, было вымыслом.
Гастингс часто требовал от капитана сведений о настроениях и разговорах в народе, в таких случаях Синдгэм под предлогом работы или исполнения особого поручения запирался в своей комнате, превращался в Раху и перелезал стену сада, чтобы смешаться с народом, язык и обычаи которого были ему известны в совершенстве.
В толпе он внимательно прислушивался к тому, о чем говорили люди, и постоянно докладывал губернатору, что повсюду заметно сильное брожение и большое сомнение в продолжительности его власти. Мало того, в массах уже успело распространиться не только предчувствие, но и уверенность в близком падении английского могущества. Все эти темные слухи, настроения и предсказания черпаются из одного и того же источника, а именно из дворца Нункомара.
Гастингс выслушивал все со спокойной улыбкой и, не изменяя ничего в своей жизни и не делая каких-либо особых распоряжений, поручал Синдгэму продолжать наблюдения.
Таково было положение дел, когда однажды во дворце Нункомара случилось большое оживление.
Баронесса Имгоф не раз просила Дамаянти посетить ее в губернаторском дворце. Нункомар все медлил дать супруге разрешение, потому что обычаи страны не допускали визитов знатных бегум в дома европейцев. Наконец он согласился, и однажды утром сам предложил жене ехать вместе с ним в резиденцию губернатора.
Там все было готово к их приему. Навстречу выбежала европейская и индусская прислуга. Во внутреннем дворе был раскинут ковер, чтобы нежные ножки бегум не прикасались к холодным мозаичным плитам. Но Гастингс не счел нужным лично выйти им навстречу, а также распорядился, чтобы баронессе Имгоф доложили о прибытии гостей непосредственно перед их появлением. Только сэр Вильям с сильно бьющимся сердцем вышел, чтобы подать бегум руку при выходе ее из паланкина и повести ее с супругом к баронессе, которая в это время вместе с дочерью находилась в манеже.
Гостям были оказаны все подобающие почести, но для губернатора и баронессы посещение магараджи с супругой будто и не значило ничего особенного.
Баронесса сидела на возвышении вроде ложи, устроенном около самой арены, и, счастливо улыбаясь, следила за маленькой Маргаритой, которая верхом объезжала манеж. Синдгэм стоял посреди арены и задавал направление, причем маленькая всадница немедленно повиновалась.
Когда мажордом объявил о прибытии гостей, баронесса едва успела встать с места и сделать несколько шагов навстречу, как показался магараджа, а непосредственно за ним следовала Дамаянти под руку с сэром Вильямом. Пока баронесса выражала радость по поводу посещения бегум, Синдгэм при виде Дамаянти остановился, пораженный ужасом. Стек в его руках треснул от конвульсивного сжатия пальцев, а острые зубы глубоко вонзились в губу. Но замешательство это продолжалось не более минуты, пока баронесса обнимала Дамаянти, а маленькая Маргарита приветствовала индусскую даму, постоянно присылавшую такие чудные подарки. Он быстро овладел собою и, когда баронесса, подойдя, представила его, успел совершенно успокоиться.
— Это мой шталмейстер! — воскликнула Маргарита, схватив Синдгэма за руку и заглянув в глаза со счастливой признательностью.
Дамаянти подняла глаза на молодого офицера и, увидев его лицо, отшатнулась. Нункомар, стоявший поодаль, смотрел на них из-под полуопущенных ресниц, но не сказал ни слова. Когда бедная женщина, все еще дрожа, отважилась еще раз взглянуть на офицера, то решила, что это не более как игра воображения, ведь капитан Синдгэм стоял перед ней совершенно спокойный и невозмутимый.
Баронесса с материнской гордостью попросила позволения показать гостям несколько образцов искусства дочери, усвоенных ею под руководством капитана Синдгэма, и повела Дамаянти в свою ложу, куда слуга успел поставить для бегум и магараджи роскошные кресла и небольшой столик с конфетами, фруктами и прохладительными напитками.
Увидев, как грациозно и легко ребенок проделывает труднейшие упражнения, Дамаянти от восторга захлопала в ладоши, а сама все поглядывала в сторону капитана Синдгэма, стоявшего посреди арены. И каждый раз она содрогалась, будто перед ней вставало привидение. Затем, убедив себя в ошибке, с облегчением вздыхала и переводила взгляд на Маргариту. Нункомар также не терял капитана из вида и, услыхав, как тот вполголоса сказал какое-то слово, заметил:
— Капитан так хорошо знает индусские выражения для дрессировки лошадей, да и особые прищелкивания языком; все это можем знать только мы, туземцы, я никогда не предположил бы, что англичанин может так подражать.
— Капитан — сын офицера, служившего в Индии, — возразила баронесса как бы вскользь. — Он родился в Мадрасе, вырос там и поэтому в совершенстве знаком как с языком, так и с местными обычаями.
Нункомар опустил голову, Дамаянти же вздохнула с облегчением и как будто совсем перестала обращать внимание на капитана, тем более что в лице сэра Вильяма она нашла гораздо более привлекательный предмет для своих сверкающих взглядов.
Баронесса предложила гостям пройтись по тенистому саду, а затем повела их в свои покои, к устройству которых Дамаянти выразила особенное любопытство. Она тщательно рассматривала каждую вещицу, спрашивая о ее назначении, хотя все увиденное не могло сравниться с роскошью ее собственной обстановки. Сэр Вильям оставался при гостях, а капитан Синдгэм коротко, но вежливо откланялся под предлогом, что его ждет дело.
Гастингс явился гораздо позже и как будто случайно. Он был вежливее обыкновенного, в особенности по отношению к Дамаянти, выказывая рыцарскую предупредительность, тем не менее давая понять, что случайно зашел к баронессе, а вовсе не для того, чтобы приветствовать Нункомара. Тот в свою очередь не выражал и тени досады или раздражения.
Магараджа возвращался домой молча и не обращал никакого внимания на оживленную болтовню Дамаянти. Когда они остались наедине, он мрачно насупил брови и спросил:
— А ты ничего особенного не заметила в доме англичанина?
Дамаянти посмотрела на него с удивлением и, слегка задрожав, сказала:
— Ты намекаешь на… на сходство лица…
— Ну да, на сходство лица! — резко прервал ее Нункомар. — Такое лицо разве только чудом каким-нибудь может появиться на свете у двух людей разом. Это мне очень, очень не нравится.
— Невозможно, положительно невозможно, — сказала Дамаянти, — чтобы этот английский офицер… Нет, нет!.. Этого быть не может!..
— Отчего не может? — спросил Нункомар. — Если презренный пария сумел найти дорогу, чтобы пробраться в храм и под самым носом у жрецов пользовался правами браминов, так отчего же ему не влезть в мундир английского офицера?
— Но этот офицер совсем другой, — продолжала Дамаянти, — он такой холодный, спокойный, как все англичане.
