— Ага, — скрипел биолог. — И тебя продинамила? Что я говорил? Да я Мери насквозь вижу. Хитренькая лисичка, но хороша, не спорю, хороша! Одна шевелюра кого хочешь с ума сведет! И молочные железы у нее… м-м-м… крепенькие!
— А как с поджелудочной железой дело обстоит? — деловито поинтересовался Иоанн. — А с желчным пузырем? Надеюсь, не как у тебя, болезного? У тебя-то желчь так и разливается. Да изо рта продукт пищеварения так и прет — вместо прямой кишки.
— Остроумненько. Даже, я бы сказал, тонко! — ухмылялся Антон, видя, что бить его вроде бы не собираются. — А где тонко, там и рвется.
Иоанн ответил образным выражением на пословицу:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним.
Однако на этот раз финальная реплика осталась все-таки за Белецким:
— А громче всех посмеется наша Маша. Просто животик надорвет. Она и сейчас небось с очередным хахалем очень даже над тобой потешается. От всей своей большой и щедрой души!
Соколов только плюнул в сердцах и дальше с Кощеем пререкаться не стал.
Гнилой человек этот Белецкий — что с него взять?
Летчики — крепкий народ, они без боя не сдаются. Иона решил продолжить поиски, да только с другого конца. Принялся обходить библиотеки. Начал, конечно, с главной — с Ленинки…
Среди недели Наталья Петровна позвонила дочке на работу и попросила директрису в виде исключения отпустить Машу домой.
— Что-то случилось? — встревожилась участливая начальница. — Вам нездоровится?
— Да нет, ничего, пустяки! — отвечала Колосова-старшая. — Кошка у нас рожает.
— Что-о? И это вы называете пустяками?! Кошка! Рожает! Да вы… вы просто бессердечный человек!
Вера Петровна бросила трубку на рычажки с такой силой, что аппарат едва не треснул:
— Маша! Мария Николаевна! Товарищ Колосова! Вы отправляетесь немедленно! Промедление смерти подобно!
Сбежались перепуганные девчонки: кажется, у Маши Колосовой беда, нужно что-то делать!
— Собираемся! — торжественно объявила директриса. — Я тоже с вами! Я — опытная акушерка!
— Да куда мы едем-то? — никак не доходило до Маши.
— Принимать роды!
…Обычно дорогие иномарки останавливаются возле крупных банков, престижных отелей, шикарных супермаркетов. Там их вид никого не удивит.
А этот серебристый шестисотый «мерседес» вел себя странно: курсировал от библиотеки к библиотеке. От крупнейших — к более мелким.
Роскошный сверкающий лимузин странно смотрелся среди стареньких средств передвижения, припаркованных у дверей книгохранилищ: как щеголь, облаченный во фрак, меж посетителей пивнушки.
За рулем сидел широкоплечий брюнет со жгучим взглядом черных глаз. От остановки к остановке его смоляные брови все сильнее хмурились, и выглядел владелец «мерседеса» все более мрачным и удрученным…
Садясь в автомобиль после очередного неудачного визита, он открывал резной сундучок, стоявший рядом с ним на пустом переднем сиденье, вынимал оттуда фигурку королевы из светло-желтого матового янтаря и вглядывался в тонкие черты ее лица.
Потом, прикрыв глаза, некоторое время держал ферзя в кулаке, словно желая подпитаться его энергией.
После этого у него, кажется, появлялись силы для продолжения поисков, и машина вновь мягко трогалась с места.
Скорая акушерская помощь немного запоздала.
Два котенка уже появились на свет: гладкий серый и рыжий пушистый.
Пуська деловито вылизывала новорожденных, а Наталья Петровна в умилении глядела, как они беспомощно мотают слепыми головами.
Этот умильный взгляд смягчил сердце директора библиотеки, заподозрившей было Машину маму в бессердечии. Она энергично протянула сморщенную пятерню для крепкого дружеского рукопожатия:
— Ладно уж, будем знакомы. Приятно обнаружить, что человек оказался лучше, чем о нем думала поначалу!
— Очень рада, — растерянно отозвалась Наталья Петровна и ойкнула, когда ее ладонь сжали по-мужски, до боли.
Две ровесницы, они как-то сразу нашли общий язык. Между ними вмиг установилась определенная иерархия: Вера Петровна — покровитель, Наталья Петровна — подопечная. Позабыв о кошке с котятами, директриса повела Машину маму на кухню пить чай, как будто именно она была хозяйкой этой квартиры.
Две одинокие женщины без всяких предисловий начали рассказывать друг другу всю свою жизнь. А поскольку прожито обеими было немало, взаимные излияния обещали затянуться надолго.
Главной темой Натальи Петровны было следующее: как это несправедливо, когда тебя ни с того ни с сего — ну совершенно без всякой причины! — бросает муж.
На что Вера Петровна в утешение излагала собственную теорию, состоявшую в том, что выходить замуж вообще глупо, поскольку существа мужского пола изначально и непоправимо несовершенны.
— Уж поверьте мне, Наташенька! Я столько научной литературы за свою жизнь перечитала — любой академик позавидует. И знаете, что утверждают авторитеты?
— Что, Верочка? Да вы берите вареньица…
— Что у мужчин извилин меньше!
— Да ну! А я и не знала. Вот, оказывается, в чем дело! А я думала — просто в дурных характерах!
— Характеры — это лишь следствие. Причина же в том… Нельзя ли еще чайку?
— Да-да! Может, новый заварить?
— Крепкий чай вреден для здоровья. Так вот: между двумя полушариями существует такой специальный перешеек. У нас он тоненький и не мешает мыслительному процессу, а у мужчин плотный и непроницаемый, как кирпичная стена.
— Печеньице берите, песочное.
— В этом тесте слишком много масла! Повышает холестерин в крови, а это опасно для жизни. На стенках сосудов откладывается налет, как накипь на дне чайника.
— То-то я чувствую, что мне после печенья становится трудно ходить… Вы говорили о перешейке.
— Да! У мужчин он наглухо отделяет правое полушарие от левого. То есть блокирует переход от логического мышления к интуитивному.
— Точно! Я замечала у мужа… бывшего… губительное увлечение шахматами. Как сядет за доску, так ни на что больше не реагирует. Хоть трава не расти!
— Вот! Переразвитие левого полушария в ущерб правому.
— Правильно. Ущербный был, раз бросил меня с ребенком.
— Все они ущербные. Поверьте мне, Наташенька!
— Но стал академиком.
— Естественно! Какой-то участок мозга развивался гипертрофированно. Зато остальные постепенно и неуклонно отмирали! Не случайно почти все известные миру гении — мужчины. Гениальность — это своего рода уродство.
— Выходит, все мужики — уроды?
