Вспомнив об ушедшем друге, она ощутила тоску. Он умел изгонять из ее сердца тревогу и боль одним лишь словом. С ним Кристиана чувствовала себя надежно защищенной от всевозможных несчастий. Беннет точно знал бы, как ей вернуть Патрика… Патрик, опять Патрик! Как нечто неизбежное он вновь ворвался в ее мысли. Надо постараться не думать о нем…
Проводив Сабрину до дверей ее дома, Патрик с легким сердцем вернулся к машине. На этот раз ему повезло отделаться от нее. Конечно, она делала всевозможные намеки, пытаясь затащить его к себе, но он напомнил ей о жуткой головной боли, которая «мучила» ее в ресторане. И хотя Сабрина поспешила уверить его, что уже чувствует себя лучше, Патрик проявил «трогательную заботу» и оставил не в меру навязчивую поклонницу в одиночестве. Для себя он решил, что в будущем будет избегать встреч с ней. Тем более, что в его жизни нет места ни одной женщине. Кроме Кристианы.
Воспоминания о темноволосой художнице, которую он встретил сегодня в компании Филипсов, заставили его сердце биться чаще.
— Сам виноват, — сказал он вслух. — Стоит признать, что ты, Патрик Корнелл, в любви неуклюж как медведь. Как, впрочем, и в делах…
Действительно, выбитый из колеи переживаниями из-за разрыва с Кристианой, Патрик совершал одну ошибку за другой. Он заключал самые невыгодные сделки. И это тогда, когда между нью-йоркскими владельцами художественных галерей шла жесткая борьба за место в «Арт-клубе».
Эта ассоциация состояла исключительно из самых крупных и влиятельных людей мира искусства. Попасть в их круг было очень непросто, так как внутренний устав ограничивал количество избранных сотней человек. А учитывая то, что членство в «Арт-клубе» являлось пожизненным, — практически невозможно. Хотя после недавней смерти Кена Вайсмана, одного из старейших членов организации, вакантное место появилось.
Еще несколько месяцев назад ажиотаж, который поднялся вокруг ассоциации, вызвал бы у Патрика разве что улыбку. Так как по всем критериям он являлся идеальным кандидатом для «Арт-клуба»: преуспевающий, известный своей деловой хваткой, эдакий баловень судьбы. Но в настоящий момент, учитывая ряд постигших его неудач, шансы Патрика резко уменьшились. Тем более, что ему наступал на пятки Майкл Рутгер, владелец компании «Слим и Рутгер», — серьезный конкурент.
Для того чтобы одержать победу, Патрику необходимо было добавить до окончания месяца к своему состоянию пару миллионов долларов, заработанных за счет продаж в галерее.
Он мог выполнить это условие, выставив в «Корнелл-галери» полотна Кристианы, купленные за бесценок в Вилуоки и хранящиеся на чердаке его фермерского дома. Живопись мисс Диксон со времени благотворительного аукциона Марсии Филипс вошла в моду, и цены на ее картины росли день ото дня.
Но Патрику претила сама мысль об этом. Полотна Кристианы были частичкой ее самой, той самой, которая еще принадлежала ему, и он не расстался бы с ними даже под страхом смерти. Тем самым он нарушил извечное правило всех продавцов: никогда не привязываться душой к объектам торга. Патрик понимал это, но ничего не мог поделать со своим сердцем…
Кристиана пробыла у Филипсов еще три дня. Она ожидала, что за это время Патрик даст о себе знать, но тщетно. Звонивший телефон извещал о ком угодно, только не о темноволосом красавце с нежным взглядом. Будучи не в силах больше скрывать от окружающих свои муки, Кристиана покинула Нью-Джерси и вернулась туда, где могла предаться печали в полной мере, в дом Майерса.
Отгороженная от мира толстыми стенами и крепкими дверями, она целые дни проводила в мастерской, занимаясь любимым делом. Ее компаньонами были картины старого мастера, висящие на стенах, и старая экономка, редко показывающаяся из своей комнаты, да и то лишь для того, чтобы дать указания горничной Элис и кухарке.
Постепенно мысли о постигшем ее любовном разочаровании отошли на второй план. Монотонное существование уже не раздражало Кристиану, она смирилась с судьбой, и та ее особо не тревожила. Так продолжалось вплоть до того дня, когда рано утром чуткий сон немногочисленных обитательниц дома Майерса был прерван настойчивой трелью дверного звонка.
Жизнерадостный молодой человек, впущенный в дом горничной, бесцеремонно ворвался в спальню Кристианы и плюхнулся рядом с ней на кровать.
— Привет, сестренка!
— Генри, что ты здесь делаешь? — Кристиана с изумлением взирала на младшего брата.
Он широко улыбнулся и заявил:
— Я решил пойти по твоим стопам и сбежал из дому!
— О Господи! Но Ричард…
— Не волнуйся, — беззаботно перебил ее Генри, — Дик в курсе того, что я отправился к тебе. Я оставил ему записку. Кроме всего прочего, Гвен пообещала мне свою защиту.
— Ну, если в этом участвует Гвен, то я спокойна. Живо спускайся вниз и попроси кухарку приготовить завтрак на двоих, а я тем временем приведу себя в порядок.
— Надеюсь, ты решил посвятить себя не живописи? — осторожно спросила брата Кристиана и выжидательно посмотрела на него.
Генри, с аппетитом уплетающий яичницу с беконом, невозмутимо поинтересовался:
— Считаешь, что у меня нет к этому таланта?
— Я в этом уверена. Кроме того, ты никогда не любил рисовать.
— Успокойся, сестренка, я пошутил. Одного художника в нашей семье вполне достаточно. Нет, я буду заниматься автодизайном. В Йеле существует такой курс, и я приехал в надежде, что ты приютишь меня на время учебы. Или мне придется искать себе другое пристанище?
При этих словах Генри скорчил такую скорбную мину, что Кристиана не выдержала и прыснула.
— О чем речь?! Я всегда рада помочь тебе. Только сначала мне придется позвонить в «Лаверли» и переговорить с Гвен раньше, чем сюда примчится разъяренный Дик.
— Если ты не против, я пойду прогуляюсь. Он явно не желал становиться свидетелем разговора Кристианы со старшим братом.
— Не смей позорно сбегать, Генри Диксон! — прокричала ему вслед сестра, но в ответ раздался лишь звук хлопнувшей двери.
Кристиана усмехнулась и взялась за телефон. Ей повезло: трубку сняла Гвен, но, судя по тому, что говорила она приглушенным голосом, Ричард находился где-то рядом.
— Гвен, передай Дику, что малыш Генри благополучно добрался до меня и находится под моим контролем, — оповестила сразу же после слов приветствия Кристиана свою невестку.
— Слава Богу, а то я уже начала волноваться.
— Как перенес известие о его бегстве мой брат?
— Рвал и метал. Кричал, что его слово ни цента не стоит в этом доме. Сейчас немного успокоился. Поговоришь с ним?
— Ты считаешь меня камикадзе? Нет уж, уволь. Это ты выступила сообщницей Генри, тебе и отвечать перед Диком.
— Ладно. Главное — продержаться до вечера. Как только за нами закроется дверь спальни, я все улажу. — Кристиана услышала, как Гвен сдавленно хихикнула на другом конце провода, а затем резко сменила тему разговора: — Кстати, Кристи, ты в курсе последних новостей о Патрике?
