— Мольберт, но не талант.
— Ты когда-нибудь умолкнешь насчет таланта? Прости, ты действительно хорошо рисовала. Тебе это нравилось.
— Да, но я считаю, что стоит заниматься только тем, что приносит результат.
— Чушь! Результат приносит лишь то, чем занимаешься с удовольствием. Возьми, например, лошадей. Меня очаровывает трепет необъезженной лошади, хотя эти дикие звери сбрасывали меня столько, что я даже не берусь сосчитать. Но я все равно этим занимаюсь, потому что мне нравится, моя душа требует этого. Понимаешь?
— Да. Спасибо… — Маргарет улыбнулась, и Коуди показалось, что его сердце перестало биться. Нет, все что угодно, только не любовь. Он перестал ее любить с того момента, как проклятый автобус уехал в дождь, и никогда не полюбит снова, равно как и кого-нибудь другого. И при чем здесь вообще любовь? Уважение, признание творческих способностей — это есть. Страсть, наконец. Но не более.
А сейчас именно страсть брала верх. Вдали от Маргарет Коуди сходил с ума, он думал о ней каждую секунду, она мучительно снилась ему каждую ночь. Продав буйволов, он бродил по улицам Шайенна, подыскивая ей подарок. Сначала хотел купить какое-нибудь украшение, даже рисовал ее в своем воображении в золотом колье. Только в нем, и больше ничего… Но она могла неправильно истолковать такой подарок. А когда он заглянул в художественную галерею, то подумал… Сейчас он не был уверен, что ей его подарок понравился.
Глава десятая
Стоя в тени ив, Коуди следил за удалявшимся автобусом. В сердце была пустота.
Чего он добился? Одиночества? Потешил свою гордость? Мужское самолюбие? Ковбой, не поддавшийся чарам женщины, бросившей его в день свадьбы, вернувшейся и не ответившей на его чувство.
Она уехала…
А с ней исчезли ее улыбка, аромат ее дорогих духов, ее городская модная одежда; он не увидит больше ее блестящих выразительных глаз.
Их последняя размолвка не выходила у него из головы. Он впился ногтями в ладони так сильно, что остались красные вмятины, но не думать о ней он не мог!
Коуди прошелся по центральной улице и вернулся к своему грузовику, стараясь не попасться на глаза друзьям и знакомым — видеть и говорить с ними у него не было сил.
— Эй, Коуди! Как смотришь на то, что Вэл Дарси преградит тебе дорогу? Ты не забыл, что я, кажется, должен тебе деньги?
Коуди продолжал идти, но Вэл помахал связкой счетов перед его носом.
— Помнишь?
— Забыл, — огрызнулся Коуди. Из головы не шла Маргарет, и ему было все равно, кто и что ему должен.
— Конечно, сейчас ты владелец огромного ранчо и можешь позволить себе забыть о должниках. Но не обо мне. Я всегда плачу свои долги. Как все порядочные люди.
— Прекрасно. — Коуди попытался обойти Вэла, но тот упрямо стоял на месте, не двигаясь и не давая Коуди пройти.
— А знаешь, Хелен уговаривала Маргарет остаться. Но та закрыла журнал, опечатала офис, выставила дом на продажу — и все. Сказала, что из-за тебя, ты заставил ее это сделать своим поведением, равнодушием, насмешками.
Коуди задохнулся от ярости.
— Никто не мог заставить Маргарет сделать то, что противоречило ее желаниям. Никто. И особенно я. Она уехала потому, что сама хотела этого. Ей не понравилось общество — по ее мнению, все вокруг тупые и нудные — одним словом, ковбои, а ковбои народ неучтивый и необразованный.
Итак, это ее приговор. Тупой и скучный. Он остался в одиночестве, как и шесть лет назад.
Вэл поднял брови.
— Однако она не скучала на вечеринке в честь твоего дня рождения. У нее был вполне довольный вид.
— Да? — Коуди было неприятно вспоминать о вечеринке, о Маргарет, лежащей на кровати и размышляющей о том, как сделать прозрачный купол и как это будет необычно. Теперь он вообще не мог спать — нигде и ни с кем, нервы совсем отказали. Он бродил ночами по дому, стараясь не думать о Маргарет. Стараясь забыть ее улыбку. Как улыбка украшала ее милое лицо! Особенно когда она говорила. Казалось, улыбаясь, она проникает тебе в душу. И она знала это и иногда пользовалась этим. — Может, она уехала под влиянием плохого настроения.
— А ты ничем не оскорбил ее?
— А что, уже пошли какие-нибудь слухи? Ты можешь назвать кого-нибудь, кто знает истинную причину ее бегства?
— Послушай, Коуди, ты говоришь, между вами ничего не было? — спросил Вэл.
— У нас были очень сложные и непростые взаимоотношения. — Коуди бросил быстрый взгляд, удивляясь, почему молния не пронзила его за такую ложь.
Сказать, что между ними сложились непростые отношения, — значит ничего не сказать.
— Ну, в таком случае вы оба виноваты.
Коуди еле сдержался, чтобы не заткнуть ему кулаком рот. Вернее, то подобие улыбки, которое мелькнуло на лице Вэла.
— Ты видишь на моем лице тоску? Нет, ты ее не видишь.
Вэл вытаращил глаза.
— Хелен считает, что у тебя с Маргарет все еще продолжаются отношения, а сейчас у вас просто маленькая любовная размолвка.
Коуди покачался на каблуках и с подозрением покосился на друга.
— Как она может любить меня сейчас, когда она и раньше меня не любила?
— Она же хотела выйти за тебя замуж.
— Не думаю.
— Но она…
— Хотела, да на полпути расхотела. Разве ты не помнишь?
Коуди зажмурился: видение Маргарет в белом свадебном платье стояло перед глазами. И эта ночь на чердаке. Чемодан с вещами. Ее слова: я отошлю это при случае… Так же легко при случае она выйдет замуж за другого.
— Пойдем. — Коуди махнул рукой и резко повернулся на каблуках. — Дойдем до перекрестка, посмотрим. Дом продается, ты сказал?
— Да.
Коуди кивнул Вэлу и двинулся по пустынной улице. Больше всего сейчас ему хотелось поскорее добраться домой, прежде чем кто-нибудь его остановит, — для пустой болтовни у него не было ни сил, ни желания. Как можно забыть Маргарет, если все вокруг только о ней и говорят?
Последние дни перед отъездом Маргарет ни с кем не делилась своими мыслями, а ее никто и не расспрашивал. Все считали, что виноват Коуди — и в том, что у них разладилась свадьба, и в том, что она уехала. Но Коуди как раз был уверен в обратном: она не может принадлежать ему, она не может любить его. Да и было ли у него время, чтобы доказать ей, что она ошибается?
Лежа на кушетке в гостиной, а затем на кровати, он пытался заснуть: считал буйволов и овец, перебирал в памяти все свои прошлые грехи и добродетели. Бесполезно.
Когда бессонница совсем его одолевала, он сбрасывал одеяло на пол, пошатываясь, шел на кухню, делал сэндвичи. Подходил к окну, смотрел, как постепенно рассеивается темнота, уступая место новому дню. Удивлялся, как по-новому выглядят бетонные коробочки домов: в предрассветном сумраке они казались еще тяжелее и мрачнее.
