— Глупая. Это не другая вселенная. Это недра моря с морскими звездами и чудищами. Ты что, совсем забыла, откуда пришла? Забыла родину? — пробурчал он.
Но в его голосе не было ни обиды, ни злости. Непонятно, куда они испарились. А вместо них в душу ворвалась ослепительная радость. Как будто и вправду какое-то шальное солнце из другой вселенной случайно закатилось в эту, чтобы озарить и согреть ее.
Он не удержался и поднял на нее глаза.
— Ну вот, наконец-то, — сказала она с улыбкой. — Привет, Куку.
И, конечно, сказав это, наклонилась и поцеловала его в щеку.
— Привет, Русалка, — ответил он, привычно ошарашенный.
— Я рада, что мы снова встретились, Куку. Я ведь говорила, что мы еще встретимся, — прощебетала она, весело поблескивая глазами.
— Ты много чего говорила.
— Помню. И все, что еще не сбылось, скоро сбудется.
Он в сомнении пожал плечами.
— Пусть бы хоть половина сбылась.
— Не половина, а все сбудется. Обязательно. Вот увидишь.
Он промолчал, поражаясь ее абсурдному оптимизму. Разве хоть одно из его желаний способно сбыться без нее в его жизни? Нет. Но она этого не понимала. И теперь вдруг заметно засуетилась.
— Ой, прости, Куку, мне нужно бежать. Меня ждут, — протараторила она.
Он вздохнул.
— Знаю. Беги.
— Ну пока, Куку.
— Прощай, Русалка.
И она убежала. Вот она была, а вот ее уже нет. Убежала к другому и унесла с собой салфетку, испещренную симптомами его последней одержимости.
Энди наконец увидел на столике перед собой счет. Оплатил его и быстро вышел. И когда оказался на улице, пожалел, что не задержался в баре еще на несколько минут, потому что видеть, как она садится на мотоцикл своего нового приятеля, было хуже гестаповской пытки. А еще хуже было видеть, как они вместе укатили. В пустоту ночи. Туда, куда вслед за ними улетели и последние надежды Энди.
Спал Энди в эту ночь на редкость скверно. Потому что для того, чтобы заснуть, нужно было перестать думать. А перестать думать было невозможно, потому что он думал о ней. Поэтому он всю ночь то засыпал, думая о ней, то просыпался, думая о ней. И наконец додумался и все понял. Он понял, кем была его Русалка. Она была одной из тех девушек, которых в народе мягко называют девушками легкого поведения. Одной из тех, для кого жизнь была игрой, карнавалом соблазна, вечным флиртом. Вечно новым романом с новым мужчиной.
И что в этом плохого? Почему такой образ жизни принято осуждать? Что хорошего в жизни добропорядочной домохозяйки, которую давно разлюбил муж, потому что она растолстела, родив ему троих детей? Много ли счастья в трясине повседневной рутины, когда, кроме заботы о детях, ничего больше не радует? Есть ли какой-то смысл в том, чтобы терпеть давно остывшего к тебе, брюзжащего мужа с потухшим взглядом, глаза которого оживают, только когда смотрят на молоденькую соседку? И разве самая порядочная домохозяйка, по ночам орошая слезами подушку оттого, что ее не любит муж, не мечтает однажды проснуться соблазнительницей-русалкой? Вырваться из плена скуки и броситься в объятия незнакомца, очарованного ею?
Нет, Энди свою Русалку не осуждал, потому что ничего хорошего в жизни нормальных, правильных людей не находил. Поэтому, наверное, его и бросали все те женщины, с которыми он был близок. Они все были нормальными и правильными. Все хотели завести нормальных и правильных мужей, чтобы потом всю оставшуюся жизнь жалеть об этом. И они были правы, что бросали его. Они чувствовали в нем этот скрытый протест.
Но ведь Русалка тоже его бросила? Может, потому, что для нее он был слишком правильным?
К вечеру, продолжая размышлять, он добрел до своего ресторана. Пожал теплую руку Хари, который перебирал счета, и официантам, которые при виде него странно подтягивались, от чего он никак не мог их отучить.
— Принести вам кофе, сэр? — спросил один из них.
— Да, Санджей. Спасибо.
Посетителей в ресторане было немного. Энди сел за первый у стойки бара столик, спиной к залу, и вдруг почувствовал странную неловкость. Как будто кто-то сзади буравил его затылок глазами. Ему ужасно хотелось обернуться. Нестерпимо. Но он попытался себе внушить, что это у него легкий нервный сдвиг — последствие вчерашней встречи с Русалкой.
Санджей принес ему кофе.
— Что-нибудь еще, сэр?
— Нет, спасибо. А скажи, Санджей, там, в конце зала, не сидит случайно белокурая красивая девушка? — не удержался он.
Санджей оглядел зал.
— Сидит.
— А что еще она делает?
— Смотрит на вас, сэр.
— Спасибо, Санджей.
Энди обернулся. Она действительно сидела в конце зала у окна. Его Русалка. И как только их глаза встретились, улыбнулась и помахала ему рукой.
Значит, она все-таки запомнила название его ресторана. И нашла. Только зачем она здесь? Хотя, судя по тому, с какой оголтелой радостью забилось его сердце, это было неважно. Он встал и направился к ней.
— Не могу поверить: ты в моем ресторане, — сказал он, глядя на ее сияющее лицо.
— Сомневаешься, можешь потрогать меня. Или поцеловать. — Она искоса блеснула на него глазами и кокетливо подставила для поцелуя щеку.
Энди наклонился и коснулся губами ее щеки. Быстро, будто боялся обжечься. Совсем не так, как ему хотелось.
— Ждешь кого-то? Или просто так заглянула? — спросил он.
— Просто так.
— А почему тогда не подошла?
— Хотела проверить, почувствуешь ли ты мой взгляд. — Не сводя с него синих смешливых глаз, она, как обычно, склонила голову к плечу и оглядела его.
— Очередной тест, который я, надеюсь, прошел с успехом? — усмехнулся он.
— Да. Хотя, как всегда, долго сомневался.
— А ты думаешь, легко поверить, что я вижу тебя в своем ресторане?
— А ты что, глазам своим не веришь?
Пока она хихикала, Энди подумал, что ему иногда хотелось бы не верить своим глазам. Например, вчера.
— Ты не против, если я к тебе присоединюсь? — вместо ответа спросил он.
— Конечно, не против. Я ведь пришла к тебе, Куку. Или ты и этому не веришь?
Он и верил, и не верил. И просто ничего не понимал. Ничего, кроме своего сердца, которое теперь не билось, а неудержимо отплясывало в его груди какой-то праздничный африканский танец.
Он сел напротив нее и изо всех сил нахмурился, стараясь скрыть от нее эту необузданную пляску в груди. Жестами переговорил с официантом, объясняя, чтобы он перенес сюда его кофе.
— А ты, похоже, не очень рад меня видеть, — сказала она, хлопая ресницами.
