— Все дело в том… — начала она, не отводя взгляда от сурового лица мужа, — в том, что я не привыкла… к такому. Для меня это… трудно.
Никогда еще она не была так близка к исповеди о величайшем проклятии и благословении своей жизни, но так и не сказала всего, не зная, как Вулф, при всем своем великодушии, воспримет новость о том, что она не от мира сего, что способна физически ощущать чужую боль. Что, если он перестанет видеть внешнюю красоту, так покорившую его, и будет воспринимать ее как чудовище, несущее на себе все болезни, все шрамы и раны других, а в душе — все их страдания? Прежде чем ставить его в известность, нужно было найти этой способности конкретное и безопасное применение.
— Я знаю, — мягко сказал Вулф, хотя не знал и сотой доли правды. — В Холихуде ты была слишком оторвана от жизни. Ведь и среди твоего народа такое наказание применяется, и не так уж редко.
На это было нечего возразить. Кимбра подозревала, что Хоук предпочел запрятать ее подальше от жизни еще и по этой причине.
— Жаль, что нет другого пути… — прошептала она.
Вулф уже не сжимал так крепко руку, но и не отпускал, а теперь еще и коснулся губами ее лба.
— До чего же ты мягкосердечна!
Голос его звучал ласково, без намерения уязвить. Он наклонился снова, на сей раз чтобы прикоснуться губами к изгибу ее шеи.
— Проголодалась?
Губы поднялись на подбородок, двинулись к уху, за мочку, где, как Вулф очень хорошо знал, было одно из самых чувствительных местечек. Но дрожь, что прошла по телу Кимбры, не имела ничего общего с удовольствием. Проголодалась ли она? Голод означал пищу, а пища означала ужин. Она как раз направлялась взглянуть, как дела на кухне, когда отвлеклась на толпу. Она пренебрегла тем, чем нельзя было пренебрегать.
— Нет, ничуть! — воскликнула она.
Вулф потерся о ее ногу, давая возможность ощутить его возбуждение. Глаза его смеялись.
— Что, совсем не проголодалась?
— В этом смысле — очень!
Его губы приоткрылись в многозначительной усмешке, от которой у Кимбры неизменно подкашивались ноги. Вулф был доволен ее ответом — как всякий самоуверенный мужчина, доволен, что сумел заставить ее забыть обо всем, и в особенности о том, что пару минут назад висело у нее на языке. Интуитивно он угадывал, что это не была шутка или ничего не значащее замечание, а нечто серьезное, такое, чего он не желал знать. Чем все проще, тем легче жить и держать ситуацию под контролем. В данный момент Вулф больше всего желал держать под контролем свою прекрасную англичанку. Это было жизненно важно для его народа, для мира, о котором он мечтал, и для его мужской гордости.
Кимбра ахнула, когда земля внезапно ушла из-под ног. В объятиях мужа она проделала весь путь до жилища, до громадной супружеской постели.
В этот вечер ярла не было за ужином. Не было и его супруги, так что трапезная осталась в полном распоряжении его людей. Дракон первым понял, что происходит, и, смеясь, поднял рог во славу великой мужской силы своего отсутствующего брата. Другие викинги поддержали тост тем охотнее, что эль был единственным, что в этот вечер не противно было ввести в желудок. Обычно весьма неприхотливые, они заворчали было, но потом притихли и не сговариваясь принялись напиваться.
Вулф попробовал сделать вдох поглубже, но грудь была словно стянута обручем — таким всеобъемлющим было желание. Он ласкал Кимбру, доводя до сладкого безумия, и зачарованно следил за тем, как ее голова в ореоле каштановых волос мечется по подушке. Ее тело, покрытое испариной, влажно блестело, с приоткрытых губ слетали тихие возгласы удовольствия.
Их первое слияние произошло в считанные минуты после того, как захлопнулась дверь жилища, и было упоительным, но коротким. Мучительная потребность несколько ослабела, но желание только усилилось. Сейчас Вулф был занят тем, на что у него еще не было шанса в браке, — наслаждался каждой минутой близости, упивался красотой жены и ее страстью, познавал тайны ее тела и то, как оно откликается на ласку.
— Ву-улф!!!
Только тогда он позволил себе войти в нее и немедленно ощутил, как она сжимает его плоть. Эта безотчетная ласка имела над ним такую власть, что почти заставила потерять голову. Но он совладал с мощной потребностью в сладкой разрядке, а когда наконец позволил себе это, то был заново поражен тем, как она была сильна и как долго длилась…
Позже, держа жену в объятиях, Вулф впервые подумал о том, что правы те, кто говорит: оттянуть удовольствие — значит его увеличить. И хмыкнул.
— Ты что? — спросила Кимбра.
— Я подумал, что терпение — основное из достоинств.
С минуту она раздумывала над словами мужа, пытаясь понять их смысл. Потом, сообразив, опустила голову на его плечо.
— Ах вот что ты имеешь в виду под терпением!
Вулф понял, что его поддразнивают, и дал Кимбре шутливого шлепка.
— Вот как, тебе было мало? В другой раз я растяну ласки на всю ночь до самого утра.
Она провела ногтем по его бедру, нажимая несильно, ровно настолько, чтобы по спине у него прошла сладкая дрожь.
— Сначала хорошенько подумай. Я ведь могу и отомстить.
— Кто говорит о мести? — Вулф сделал вид, что шокирован. — Моя нежная, кроткая, послушная жена?
— Нет, — возразила Кимбра. — Это говорит не та жена, о которой ты мечтаешь, а та, которую ты имеешь.
Вулф проснулся очень рано и с чувством невыразимого удовольствия. Он и не мечтал о том, что уже через неделю после свадьбы молодая жена не уступит ему в страсти и способности доводить до безумия. В конце концов, прошедшей ночью ему потребовалась вся сила воли, чтобы не опрокинуть ее на спину и не удовлетворить бешеное вожделение, которое она сумела в нем пробудить. По правде сказать, Вулфу лишь чудом удалось сдержаться, зато он был сполна вознагражден, когда Кимбра опустилась на его звенящую от напряжения плоть и начала покачиваться, сначала робко и осторожно, потом все неистовее. Казалось, что в углах жилища все еще таилось эхо криков наслаждения, которое они разделили ночью.
Воспоминания почти убаюкали Вулфа заново, но тут Кимбра шевельнулась, и он открыл глаза.
— Я что-то проголодалась.
Девушка уселась, отбросила волосы за спину и потянулась. Это было невозможно… невероятно, но его плоть снова шевельнулась, напомнив поговорку, что самый главный враг мужчины находится между его ног.
— Только не говори, что на сей раз речь идет о еде…
Вулф поддержал разговор только ради того, чтобы отвлечься от мыслей о том, как нежны округлости ее бедер и как изящен под кожей рисунок ребер, когда она потягивается.
— Именно о еде, — заверила Кимбра, стараясь сохранить серьезность. — Мы ведь пропустили ужин, помнишь? Останься в постели. Я сбегаю на кухню и принесу что-нибудь перекусить.
