Алина вдруг замерла. На мгновенье сквозняк унялся, свечи вспыхнули ярче, и Витек увидал прямо перед собой вытаращенные глаза старухи, словно она все еще видела приближающуюся смерть в белом саване, из-под которого торчит ржавая коса. Увидал распухшие руки на вздутом животе, по которому стекали черные капли четок. Увидал также отекшие ступни, на которые не налезали дешевые спортивные туфли, и поэтому кто-то разрезал их ножницами в подъеме.
– Не закрыли глаза.
– Подбородок тоже не подвязали. Взгляни, как ужасно оскалены остатки зубов.
– Вероятно, она умерла в одиночестве.
– Да, была совершенно одна, когда явилась смерть.
– Что тогда увидала, что подумала?
– Этого никто никогда не узнает.
– Может, когда-нибудь узнают.
– Может, когда-нибудь научатся избегать омерзительности смерти.
– Каким образом?
– Еще живыми будут уходить в мир иной.
– А потом будут сожалеть, что не умирали, и грустить о смерти.
– Не знаю. Нас уже тогда не будет на свете.
– А где мы будем?
– Тоже не знаю, зато знаю, что мы будем вместе.
Теперь он стискивает руку девушки, чуть влажную. Она осторожно, палец за пальцем, высвобождается из его руки. Перед алтарем, как глаз светофора, висит красный огонек лампадки.
– Давай вернемся, – тихо говорит Витек.
– Надо помолиться. За душу этой незнакомой женщины.
– Я ее откуда-то знаю.
– Может, встречал на улице или в лавке.
– Нет, пожалуй, я знаю ее по наитию.
Рука Алины дрогнула и снова отыскала его пальцы.
– Преклоним колена.
Они опустились на колени. Алина что-то зашептала торопливо, лихорадочно. Витек тоже хотел помолиться и начал «Отче наш», однако вскоре запутался в словах, похожих друг на друга, не прочувствованных, не орошенных слезами, поэтому упорно возвращался к началу, чтобы спустя минуту снова сбиться.
Потом они вышли в лес, еще затопленный багровым заревом заходящего солнца.
– Зачем ты привела меня сюда?
– Не знаю. Как-то так получилось.
– Взгляни на свои руки, на лицо, на тело. Впереди у тебя очень долгий путь.
– Нет, мой путь уже завершается. Видишь, вот здесь, у этого куста крушины.
Алина поднимает ладонь, почерневшую от зарева. Оба глядят на эту ладонь, дрожащую, как птичье крыло. За их спинами звонит костельный колокол. Вначале неровно, неуверенно, затем частит, все быстрее и быстрее, словно моля кого-то о милости для души усопшей.
И тут Витек внезапно накрывает руку Алины своей, поворачивает ее к себе лицом и обрушивается губами на ее губы. Они сталкиваются зубами. Витек чувствует во рту солоноватый привкус крови. Слышит звон колокола и слышит в себе какой-то другой звон, который отдается в ускоряющемся ритме пульса, распирает грудь, виски, губы, губы, сделавшиеся удивительно огромными, губы, горящие, как обрывок юношеского сна. Она что-то говорит сквозь какой-то сладостно обжигающий мякиш. Может, жалобно стонет или плачет. Он прижимается к ней еще плотнее, оплетает плечи девушки руками, находит пальцами мелкие узелки позвонков и хрупкие полоски ребер, и вдруг она замирает, становится тяжелой, тянет его вниз. Они натыкаются на шершавый, влажный ствол дерева. Алина все еще в летаргическом сне. Витек отрывается от ее полуоткрытого рта. Она мертвенно-бледна, глаза зажмурены. Он хочет разбудить ее, инстинктивно сует руку в вырез платья и ощущает таинственную и удивительную мягкую округлость, пьянящее тепло, восхитительную шероховатость соска. Ощущает все то, что в былые времена потрясало каждого молодого человека.
Внезапно Алина вздрогнула, медленно подняла голову и взглянула на Витека странно, испытующе. Потом вынула его руку из теплого гнездышка за пазухой. Шатаясь, сделала несколько шагов, притронулась пальцами к вискам. Жалобный голос костельного колокола все еще разносился по лесу.
Алина двинулась в обратный путь через лес. Когда он сделал несколько шагов следом за ней, она обратилась в паническое бегство.
– Алина! Что с тобой?
Она исчезла за деревьями.
Задетые ею кусты шевелились, осыпая землю внезапным дождем розоватых капель.
– Алина! Подожди!
Гонимый болезненным, жгучим предчувствием, он бросился вслед за нею, но ее уже нигде не было.
– Алина! Алина!
Колокол умолк. Отовсюду выползала тяжелая тишина ночи. И тут Витек заметил, что стоит рядом с деревом, о которое расшиб голову несколько дней назад. А внизу была долина, заполненная озером жидкого тумана. Витек преклонил колени к мокрой траве, принялся обшаривать раскисшую землю в поисках утерянной монеты.
– Если найду, все будет хорошо. Только здесь она могла выпасть. Буду искать до утра и найду.
– А если не найдешь? – спросил кто-то из сумрачной лесной тени.
Витек застыл на четвереньках, оперся о корни дерева.
– Это ты, Лев Тигрович?
– Я.
– Шпионишь за мной?
– Может, и шпионю. – Левка неторопливо спускался с обрыва, хватаясь за макушки елочек. – Проиграл пари, братишка.
– Какое пари?
– Да помнишь ты, не притворяйся. Мне причитается выигрыш. По выбору, верно?
Витек молчал. Какая-то птица пролетела низко между кустами. Откликнулись лишь деревья, откликнулись где-то вверху тихим шумом, похожим на вздох.
– О таких вещах нельзя заключать пари.
– Что с тобой? Чего ты такой серьезный? Раз проиграл – плати.
– Откуда знаешь, что проиграл?
– Все знают. Весь город об этом говорит.
– Нет, попросту ты за ней ухлестываешь.
– Я за всеми ухлестываю, когда есть время.
– Левка, не прикидывайся. Откуда ты тут взялся?
– Надеюсь, у тебя есть хоть немного чести. Будешь расплачиваться?
– Чем?
– Получишь три пинка в задницу.
Левка подошел еще ближе и стал позади Витека.
– Спятил ты, что ли?
– Мы поспорили, помнишь?
Витек машинально сорвал сухой стебелек, который, чуть качаясь, щекотал ему губы.
– Никому не скажешь о нашем споре?
– Я же человек чести.
– Тогда вали.
Левка поднял ногу, обутую в зимний ботинок, тяжелый и твердый, с пластинками для крепления коньков и подковкой. Дал пинка неожиданно, не жалея силы. Витек ткнулся носом в коврик зеленого мха, пропитанного студеной водой. Левка же с удивительным рвением подскочил к лежавшему и пнул его в бок. Витек почувствовал жгучую боль от удара, которую перекрыло еще более острое ощущение. Вскочил с земли, трахнул кулаком по едва различимой Левкиной голове. Завязалась драка в кромешной тьме, удары попадали чаще по кустам и нижним веткам деревьев. Наконец Витек, изловчившись, схватил противника за грудки и грохнул им о колючий ствол ели раз, другой и третий. Левка обмяк в его руках, сделался тяжелым, как мешок картошки. Витек отпустил надорванные лацканы пиджака, и Левка медленно съехал на землю, обтирая спиной ствол дерева. Витек принялся пинать эту сникшую тушу. Бил вслепую и, судя по разлетавшимся ошметкам коры, не всегда метко. Тем яростнее дубасил он безмолвного приятеля, заваленного опавшей хвоей и шишками.
