Я спешился и стоял, зажав велосипед между ног, смотрел на большой белый дом в глубине парка, за высокими деревьями, ясенями, каштанами и буками и на белый мост, сейчас все было голое, ни цветов, ни листьев, ни травы, чистота и прозрачность. Только один человек ходил по парку с охапкой дерюжных мешков под мышкой и укрывал корни подрезанных на зиму цветов, которые не выносят холода. Если они грянут, холода. Это ведь не обязательно.
Я повернул и поехал обратно по той же Сёндергаде к пивной, где любил перехватить кружку, пока Стена еще стояла; но, поднявшись к нужному месту, я не нашел пивной. Я вез велосипед вдоль дома. В нем на своем месте располагался магазин Армии спасения, торгующий подержанной мебелью, одеждой и книгами, ничего интересного, но следом за широкими магазинными окнами должна быть дверь в заведение, где я собирался выпить пива. Однако за стеклом не висело даже таблички «Закрыто» или «Кафе переехало по адресу…». Пивной как не бывало. Над окном светилась назойливыми синими неоновыми буквами надпись FONA. Я прикрыл глаза козырьком из обеих ладоней, прижался к стеклу и заглянул внутрь — там рядами стояли телевизоры и стереосистемы.
— Вот черт, — громко ругнулся я. Мне вдруг ужасно захотелось пива, гораздо сильнее, чем обычно. Жизнь моя дала трещину, в ней образовался провал, и залить его можно было только пивом.
Мимо меня прошел мужчина. Он, видно, слышал, что я чертыхнулся, и теперь бочком, осторожно пробирался к двери следующего здания, в котором наверняка были и жилые квартиры тоже. Во всяком случае, в одном окне стоял горшок с бело-красной пеларгонией. И точно — он вытащил из кармана связку ключей, но потом посмотрел в мою сторону и вернулся: понял, что мне надо, и догадался по моему синему велосипеду, что я не местный, датские велосипеды всегда черного цвета.
— Вы, видимо, давно здесь не были. Они закрылись два года назад, — сказал он так, что я подумал: интересно, почему датчане считают, что все скандинавы, кроме них, — обязательно шведы и почему все датчане подражают шведскому так коряво? В Скандинавии, чтоб вы просто знали, три страны. — Они переехали, — он махнул рукой в сторону центра, — и теперь соседствуют с книжной лавкой Розы.
Как будто бы все знают, где находится эта книжная лавка. Хотя я как раз знал. В юности и раньше, в отрочестве, я часто приезжал туда из нашего домика и рассматривал новинки в витрине, а потом копался в ящиках с уцененными книгами, выставленными на тротуаре перед магазином, и всегда находил что-нибудь лакомое, на что мне хватало денег.
— Спасибо, — ответил я. — Тогда поеду в центр и напьюсь в стельку в кафе рядом с книжной лавкой Розы.
— Так вы не швед, — сказал он, — а норвежец.
— Неплохо, — сказал я. — Совсем неплохо. Пожалуй, не буду напиваться уж так сильно.
— Надеюсь, — откликнулся он.
— Спасибо еще раз, — сказал я, вспрыгивая на велосипед.
— Удачи вам!
* * *
Для начала я притормозил у книжного. Время было уже позднее, магазин был закрыт, и дверь забрана решеткой, но небо упрямо светилось, и над книгами в витрине горела лампа. Клаус Рифьеберг выпустил новую книгу. Он выпускает их почти каждый год. Вот стоит собрание стихотворений Поля ля Кура. И «Крушение» Тома Кристенсена в мягкой обложке. Когда я в первый раз читал эту книгу о спивающемся критике и журналисте Уле Ястрау, она так ужаснула меня, что я дал слово себе и Богу, которого не существует, никогда не пить.
Я поставил велосипед на стоянку и вошел в кафе. Внутри было темно и накурено. Сперва я различил в табачном дыму освещенную барную стойку, потом мужчин, сидящих за стойкой с бутылками всех мастей, положив на нее локти, постепенно в закутках слева и справа проступили очертания других мужчин и женщин. Все они пили пиво и курили сигареты, покупные, «Принц» в основном, и беседовали о том, в чем все они разбирались и что их волновало, но в чем я ни черта не смыслил, зато они могли здесь пополнить свои знания, беседуя о новейших течениях и последних открытиях в областях, которые имеет смысл обсуждать, например о том, что в наши дни, когда льды не стоят на месте, очень нужны ледоколы, и о строительстве судов, о размере газовых танкеров фирмы «Альфа-дизель», и они наверняка говорили о падении Стены, которая столь для меня неожиданно рухнула, разметав ураган осколков на Запад и на Восток, и все звуки изо всех углов заведения казались оглушительными, особенно после тишины на улице. Но когда я вошел в зал, стало тихо. Все вдруг замолчали и повернулись в мою сторону. Я медленно подошел к бару, последние шаги сопровождались большим сомнением, чем первые, и втиснулся в единственный просвет между стоявшими у стойки мужиками, которые все как один повернулись вполоборота и смотрели на меня.
Я заказал пиво и сказал:
— Бочковое, если есть, — сказал я, потому что видел у всех только бутылки, «Карлсберг» и «Туборг», а мне не хотелось бутылочного — слишком теплое и слишком маленькая порция.
Бармен взял стакан, нажал ручку и налил стакан с шапкой пены, которую срезал деревянным шпателем, и второй раз долил до краев, потом поставил стакан прямо передо мной на картонную подставку с надписью «Карлсберг» в центре красной короны на бело-зеленом фоне.
Мужчины вернулись к разговорам и женщины тоже. Сперва довольно тихо, потом все громче и громче, постепенно уровень громкости почти дошел до той отметки, на которой появился я, но все же не совсем, и в разговорах появилась какая-то осторожность, словно я был осведомителем начальника отдела кадров судостроительного завода, где наверняка работало большинство из них.
Я сделал долгий глоток, пиво оказалось удивительно хорошим, я сделал еще глоток, поставил кружку на бело-зеленую картонку, вздохнул так, что народ рядом, должно быть, услышал, скатал сигаретку из табака «Петтерёэ-3» и раскурил ее с помощью синей зажигалки. Мужчина через одного от меня наклонился к моему соседу, повернул голову в мою сторону, посмотрел на табак и спросил:
— Норвежец?
— Да, — сказал я, — ты прав, — а сам подумал: что за удивительный день, когда мне один за другим встречаются датчане с глубокими познаниями в скандинавских языках.
— Прости, что спрашиваю, но зачем ты сюда приперся?
— Пива попить, — ответил я.
— Это нетрудно заметить, но в городе достаточно мест, где можно выпить пива. Зачем ты пришел именно сюда? Ты же здесь никого не знаешь, верно?
— Верно, — сказал я, а про себя заметил, что он старается говорить так, чтобы мне было все понятно.
— Тогда почему ты пришел сюда?
— Это мой город, — ответил я, — где хочу, там пиво и пью.
Я вдруг почувствовал свое полное бесстрашие и только следил за тем, чтобы стоять спиной к стойке и лицом к залу. Я был человеком, которого никто не смеет задевать. А что это неправда, так этого здесь никто не знает.
— Вот как. Твой город?
— Я фактически вырос здесь, ну почти что.
— Хотя по-датски не говоришь?
