Книга Квартет - Василина Орлова

За Еленой даже прислали машину, что было уже верхом невероятного. Правда, раздолбанную волгу, поскрипывающую на ходу. Шофер, Сергей Михайлович, краснолицый, как индеец, всю дорогу травил анекдоты, и отравил бы ими Елену, если бы вовремя не показалась круглая Шаболовская башня, натянутый на невидимую ногу огромный сетчатый чулок.

— Нам сюда, — сказал шофер, кивнув на небольшой двухэтажный особнячок с облупившимся фасадом.

Сергей Михайлович распахнул подряд две тяжелые деревянные двери, и они оказались в зеркальной полутемной прихожей, от которой в обе стороны уходил короткий коридор. Сразу свернули налево, и попали в комнату небольшого размера, с претензией на офисный стиль, несмотря на то, что бок первой же тумбочки оклеен пожелтевшей газетой.

В комнате человек семь сидели на пяти стульях. Трое из них громогласно беседовали по телефону, перекрикивая друг друга, остальные пялились в компьютерные экраны и терзали слабо квакающие клавиатуры.

— Нам категорически необходима ваша помощь, — вещал в трубку патлатый парень, длинный и нескладный. — Комментарий специалиста. Да, ваш, конечно, чей же еще. Хотелось бы получить.

Его собеседник за кадром, видимо, упирался изо всех сил, еще не понимая, что сопротивление бесполезно.

— Официальный запрос мы послали вам еще на прошлой неделе, — небрежно отвергал все возражения нескладный. — Да, спасибо, я уже в курсе. Но именно там мне и дали ваш телефон. Что вы, ваше совещание не помеха, это не займет больше пяти минут. Секретарша не виновата, она ничего не знала.

Подержав у уха трубку с грустным лицом, он нажал на рычажок и принялся снова с ожесточением, как насекомых, давить телефонные кнопки:

— Алле, алле! Господина Бессонова, будьте добры. Да, я знаю, что его нет, но он же где-нибудь есть. Где? Он нам срочно нужен.

На пришедших внимания не обращали. Лишь красивая девушка, этакая Клеопатра с детским лицом и тонкой талией, обернулась на Сергея Михайловича и посетительницу:

— У меня опять текст завис! Что прикажете делать?

Но прежде чем кто-либо ей ответил, девушка отвернулась и навсегда их забыла.

Багряноликий Сергей Михайлович встал посреди этого хаоса, набрал в легкие побольше воздуха, и возопил, как Зевес-громовержец:

— Так, ребята, послушайте-ка меня! Где Карина Добронравова, я привел гостью, Лену Птах. Прошу любить и жаловать, с глупостями не приставать.

— Ой, — взъерошенный паренек с сигаретой за оттопыренным ухом оторвался на минуту от экрана и уставился на Елену поверх очков. — Как, говорите, ваша фамилия? Это не вы на днях галерею разнесли вдребезги? — Он смотрел на нее восторженными глазами. — В «МК» об этом на второй полосе.

— Слышь, Михалыч, — еще один юноша, повыше и поплотнее, поймал Зевеса за пуговицу, — Михалыч, у меня через пять минут выезд, я к семи в монтажку никак не успею. Передай Даше, ты все равно сейчас к ней.

И он потянул с вешалки свою куртку, от чего вешалка с гроздьями одежды, висящими на ней, покачнулась и собралась было рухнуть. Сергей Михалыч подхватил сооружение.

— Ну ты, ходячее стихийное бедствие.

— А Карина кто такая? — в смятении от всего происходящего спросила Елена.

Первые секунды смолкли все. Парень за компьютером поднял на Елену недоуменные глаза и дернул острым плечом.

— Да что вы? Карина это…

На Еленины щеки накладывали грим. Подводили глаза. Отчего Елена ощущала себя как в маске из папье-маше. А неведомая Карина опаздывала.

Наконец с треском распахнулась дверь и давешняя устроительница, огненноволосая, в развевающемся плаще и длинном шарфе, ворвалась в студию.

Богаделов, приземистый, в меру упитанный телеведущий, глядел благожелательно поверх очков. Очки круглили его и без того круглую физиономию. Карина налетела на него и безапелляционным тоном начала:

— Значит так, я все беру на себя. Вести беседу непринужденно, вопросы задавать только по ходу действия, героиня — она, — Карина указала на Елену.

Богаделов открыл было рот: его, профессионала, будут учить. Но махнул рукой. Благодушное сознание собственной значимости всегда гасило в нем вспышки гнева.

Студия, интерьер в голубом цвете, похожая на десятки других, ждала. Неудобные кресла, высокие столы-стойки, как в баре.

— Снимаем!

Кирилл присел в кресло в синей гостиной и включил огромный, с окно, телевизор. На экране плохой парень безжалостно мочил хорошего, но было ясно, что добро восторжествует. На другом канале поджарый президент в горнолыжном костюме являл нации пример здорового образа жизни. На третьем охмуряла поклонников «морская черепашка по имени Наташка».

Стоп, а это? Мелькнули кадры вчерашней галереи, знакомое лицо.

— Что мы здесь делаем, господа? — вопрошала с экрана красавица. Лицо ее было вдохновенно, Кирилл залюбовался. — Неужели всерьез принимаем за искусство все то, вокруг чего ходим?

Кирилл заново переживал потрясающую сцену в «Астрале». Вот девушка сбежала со сцены, окинула глазами экспонаты, и живо хлопнула один из них об пол. Толпа ахнула, а чертовка лишь весело развела руками.

Картинка сменилась изображением студии. Рядом с рыжеволосой Кариной восседала виновница переполоха в московском бомонде. Вид у нее был самый невинный.

— Пожалуйста, вы могли бы как-то прокомментировать ваши действия? — задал вопрос ведущий, состроив профессионально заинтересованное лицо.

— Я думаю, этот хеппенинг, эта акция привлечет внимание к нашей галерее. — быстро вступила рыжеволосая. — Публика должна понимать, что мы привлекаем и собираем вокруг себя нетривиальных людей, которые мыслят отнюдь не общими категориями.

Ведущий повернулся ко второй гостье. Та, казалось, смешалась. Но взяла себя в руки.

— Вряд ли эта сцена заслуживает такого широкого освещения. — начала она. — Впрочем, может как повод к разговору о том, что мы сейчас называем искусством.

Карина округлила глаза.

— Мы очень часто наблюдаем попытки самовыразиться, что называется, на пустом месте, — проговорила Елена. — Что с нами происходит, когда душа действительно встречается с искусством? С настоящим, высоким? Она, наша душа, обязательно дрогнет, отзовется, зазвучит. А часто ли она сегодня отзывается? Увы. Так произошло и там. Ничто не поразило, не захватило воображения. Скучно, господа. Все останется только поделкой, пока художник не вложит в камень, в холст, даже в ту же проволоку всего себя, жизнь, свою душу. Если, конечно, есть, что вложить.

Общие слова. Лицо Елены дали крупным планом, и Кирилл удивился, как она взволнована.

— Но кто будет определять, вложил художник в свое произведение душу или нет? — прищурился Богаделов. — Ведь то, что вы разбили… Человек, может, ночами не спал, придумывал эту вещь, а вы безжалостно ее истребили!