Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
Всякий, глядя на Аганова, предполагал, что человек этот повелевает если не стихиями, то уж по крайней мере финансовыми потоками. Hаружность Аганова была столь представительна, что при виде его человек гражданский испытывал невольную обязанность почтительно следить каждое исполненное величественной грации движение, а человек военный, живи Аганов лет на сто раньше, непременно испытал бы непреодолимую потребность назвать его «ваше превосходительство» и взять на караул.
– «MHG»? – спросил Аганов.
– Да, – коротко отвечал Илья, и Аганов понял его и больше ничего не спрашивал. Он только кивнул головой и отошел посмотреть угли. Видимо, от Варвары ему было что-то известно. Один взгляд друг на друга, один этот обмен краткими репликами им почти все друг о друге сказал. В дальнейшем они избегали этой темы, как два фехтовальщика, знающие свое собственное мастерство и мастерство друг друга слишком хорошо, чтобы вступать в схватку. Можно было невзначай натолкнуться на нечто такое, чего знать не следовало, или по крайней мере знать было не обязательно.
У подножия корявой развесистой липы стоял белый пластмассовый стол, на таких же стульях вокруг него сидели несколько знакомых и незнакомых человек. Там обсуждали взорванные недавно в Волгодонске и Москве дома.
– Как хотите, на этот раз России конец, – сказал подошедший Аганов. – Да и на что, собственно, жаловаться? Не все же жить. Надо когда-нибудь и умирать. Государства умирают как люди. Где Ассирия, Вавилон, Египет? Где Рим?
– Да где-то здесь должен быть, – сказал Тимофей. – Куда он денется.
Аганов повернулся к нему с удивлением на лице:
– Какой же это Рим?
– Ну какой-какой? – удивился в свою очередь Тимофей, и было не до конца понятно, ёрничает он или нет. – Третий.
– А-а, – сказал Аганов, – вы в этом смысле.
– Ну да, – сказал Тимофей уже определенно серьезно, – я в этом смысле. Видите ли, никогда ничего не умирает полностью. Да и вообще, все не то что бы умирает, а пресуществляется. Тот Рим, западный, он сейчас даже не в Европе, а в Америке. На берегах Потомака, как на телевидении говорят. Ну там, орлы, Капитолий, вся эта атрибутика. И неизвестно, где окажется лет через сто. А наш-то по-прежнему с нами, Царьград в смысле. И от нас тоже к кому-нибудь перейдет. Если и в самом деле нам конец, – добавил он, усмехнувшись.
– Ну хорошо, – согласился Аганов. – От греков хоть театр остался, от римлян право, от германцев печатный станок. А от нас что останется?
– От нас останется воспоминание о том, что мы вывели человечество в космос. Честное слово, это стоит печатного станка. А уж театра тем более.
– Скажи пожалуйста, человеки какие нашлись! – услыхал он обрывок другого разговора, который вели сидевшие за столом представительницы женского пола. – Повелители мух. Мужикашки проклятые. Мужчинки. К вам это не относится, – обратилась говорящая к Илье развязно, с вызовом, почувствовав его недоуменный взгляд. – Hе взыщите, мужчина. У нас тут свои, так сказать...
– Относится, относится, – весело возразил толстый человек, которого звали Леня. – Это ко всем относится.
«У любви у нашей села батарейка», – в последний раз пожаловался Ляпис Трубецкой, и музыку сменил бодрый молодой женский голос. Голос сообщил, что представитель президента в Государственной думе опять не пришел к соглашению с депутатами относительно запрета на рекламу пивной продукции, что в московских газетах опубликованы первые эскизы купюр новой европейской валюты и что художник-перформансист Авдей Тер-Оганьян, рубивший топором православные иконы в рамках выставки «Арт-Москва», спешно эмигрировал в Прагу. «Необычную общину обнаружили журналисты в горах Северного Кавказа, – сказал голос, выдержав интонационно-тактическую паузу. – Академики Российской академии наук, члены-корреспонденты, а также ведущие преподаватели самых известных вузов страны решили поменять место жительства, а заодно и образ жизни». Тимофей и Илья вопросительно переглянулись.
– Узнаешь? – спросил Тимофей.
Илья подумал, что где-то он уже слышал об этих академиках, но Тимофея интересовали не слова, а голос, который спустя мгновение и Илье показался знакомым, и от его звуков у него внутри разлилась какая-то теплая волна.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал Тимофей. – Появилась-проявилась.
– «Прах генерала Антона Деникина будет перезахоронен в Москве», – доносился из динамика Алин голос.
– Академики – это интересно, – заметил Леня, наливая себе водки в маленькую кругленькую рюмку. – У них там, наверное, все по науке, не то что у нас.
– Что ж, прям-таки все академики? – недоверчиво спросил подошедший Аганов, который не слышал начала.
– Все, – заверил его Тимофей. – Все как один. «Академики отделяются от государства», – повторил он Алин текст. – Это уже серьезно. Ты смотри, прямо академическое казачество обосновывается на окраинах государства Российского. Раньше на басурмана стояли вострой саблей, а теперь высокими технологиями. Только все равно конец известен: хоть на Луну они улети, и туда государство дотянется. Придет за ними. Белогвардейцев, вишь, и тех достало. Мы, народной милостью, всея Великыя и Неделимыя и Ракетно-Космическыя и Беспредельныя и Такая-Сякая государь и самодержец. Жалую вас орбитами великими, астероидами многими, спутниками верными, затмениями лунными и кораблями ракетными. А против марсианских тех людей на орбите стоять крепко. А царя с Кассиопеи воевать и Центавра-царя тож. А он, великий государь, службишки ваши попомнит. Ад астра, как говорится, пер орал.
Аганов с равнодушным видом подошел к столу, налил себе минеральной воды, но было заметно, что он вслушивается в каждое слово Тимофея.
– Раньше как в казачество принимали? – не унимался Тимофей. – В Сечь, в ту же Запорожскую. Приходит такой вот академик. «В Бога веруешь?» – «Верую». – «А ну, перекрестись». Перекрестился. «Ну ступай, сам знаешь в который курень». А сейчас: «Теории относительности доверяешь?» – «Угу». – «Число пи назови...»
Тимофею, что называется, попала в рот юродинка, но в этой компании имелся свой Петрушка. Это и был Леня, и он сопровождал Люсю – гонительницу мужикашек то ли в качестве просто водителя, то ли в роли именно одного из таких мужикашек.
– Hу зарабатываю, но что я вижу? – с горечью сказал Леня Аганову, крутым маневром низводя разговор в лирический регистр. – Что я вижу? – И Леня сокрушенно покачал головой, начинавшей уже плешиветь. – Представляешь, – он даже усмехнулся, как бы удивляясь той правде, которую собирался открыть, – в гараже пью. В га-ра-же, – подчеркнул он весь ужас своего положения. – Hа капоте. Устал я, Агаша, устал. Это не жизнь.
Илья все дальше уходил по круговой дорожке, и поворот скрыл от него последние слова Тимофея. За углом под ветками сирени, налезавшими на самую стену, сидел на корточках пожилой человек в спецовке и штукатурил цоколь. Но человек не повел и ухом, словно бы если был глухонемым. Постояв и понаблюдав за его работой, за ловкими, как будто прирожденными движениями его рук, Илья, обогнув старую многоокончатую веранду, очутился на другой половине сада. Дорожка здесь пускала ответвление, ведшее к беседке, и Илья, не особенно задумываясь, пошел к беседке. Когда подошел ближе, до него донеслись женские голоса, один из которых принадлежал той девушке, Люсе, что не так давно уничижала мужикашек:
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 134
