Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Блин, у него это, похоже, вполне серьезно, он идейный. И если бы на его месте был Марконов, я бы… В общем, что об этом толковать, это не Марконов. Это абсолютно чужой мужик, которого я практически не знаю и в принципе не понимаю. Марконова с его закидонами — понимаю, а этого — никак. Словно стена между нами.
— Я не знаю, что тебе сказать.
— Вот я ценю тебя еще и за твою абсолютную честность и бестактность. Никаких попыток как-то смягчить правду — что есть, то и сказала. Это для меня важно.
Я пересыпаю нарезанную соломкой картошку в миску, заливаю водой и закрываю крышкой. Знаю, так она потеряет какие-то полезные свойства, но в жареной картошке их по-любому не остается, так что какая разница, когда она их потеряет, эти свойства, сейчас или в процессе жарки. Теперь можно и поспать.
— Все, я спать. Утром пожарю, на всех хватит.
Я иду в спальню, укладываюсь в кровать и укутываюсь в одеяло. Завтра он уедет, а я останусь дома со своими детьми, и мне этого очень хочется. Когда они были маленькие, я очень любила просыпаться ночью и лежать, ощущая, что они тоже здесь, со мной, спят в своих кроватях и видят сны. Сейчас им тоже что-то снится, и они утром проснутся от запаха жареной картошки. А самое главное — то, что они у меня есть. И неважно, что моя жизнь сложилась неудачно. Главное — у меня есть мои дети, они умные, здоровые, красивые, они наши с Климом дети, и они напоминают мне, что я все-таки была когда-то счастлива, и, может быть, этого достаточно. А Марконов… Да пусть трахает свою «смешную» и ржет как конь, мне-то что! Ему пятьдесят два года, он уже взрослый, и если для него гладкая задница важнее моей любви — ну, значит, так тому и быть, пусть живет с задницей, и страдать по этому поводу я больше не стану. По крайней мере, очень постараюсь наступить себе на горло.
— Мам, картошка божественная! — Матвей добавляет себе румяную соломку. — Уф, наелся… Киселя хочется, а то бы еще ел. Дэн, налей и мне.
— Да налил уже, вот. Мам, все вкусно.
— Вы в институт?
— Ага. Заспались, да картошки хотелось поесть не спеша, киселя попить, вот и опаздываем уже. Да ничего, успеем, а не успеем — ну, опоздаем маленько на первую пару, делов-то.
— Надо бы купить машину. Выдадут мне новую или нет — неизвестно, да и как долго будут искать новую машину, а мне как ездить? Мне тоже сейчас на работу надо, так что я вызову такси, и нас развезут, собирайтесь поскорее.
— Зачем? Возьми мою машину, я сегодня никуда не планировал выезжать, перед отъездом поработаю дома. Так что машина в твоем распоряжении.
Он стоит в дверях кухни и задумчиво на нас смотрит. Ну, картина обычная для утра в каждой семье, но только мы с ним — не семья. И эта его фраза «поработаю дома» — зряшная, потому что это наш с детьми дом, а не его.
— Картошку мы тебе оставили, в кастрюле — молочный кисель. Все, дети, собирайтесь, я тоже быстренько оденусь. Спасибо, Валера, машина нам сегодня очень кстати, постараюсь не поцарапать.
— Да царапай, не вопрос.
Одевшись, мы сбегаем по ступенькам во двор. Уже почти все разъехались, и внедорожник стоит в одиночестве и блестит на солнце, и мне очень хочется сесть за руль и проехаться по улицам города — потому что на нем как на танке.
— Мам, дай, я! — Матвей протягивает руку за ключами, даже подпрыгивая от нетерпения. — Я просто заведу и подъеду маленько, ну, дай, пожалуйста!
— Матвей!
— Мам, Валера завтра уедет, и когда еще курсы будут, только через неделю… Я просто заведу и подъеду к подъезду, здесь всего-то метров двадцать!
— Ладно. Но смотри, педаль сцепления отпускай плавно.
— Да знаю я!
Он вприпрыжку бежит к машине, пискнула сигнализация, он взялся за ручку двери — и взрыв окатил нас жаром, отбросил к подъезду, оглушил, ослепил и размазал по асфальту, и я ничего не слышу, кроме шума в голове, но я должна подняться. Потому что где-то там мой Ребенок 1, и он должен быть жив!
Я поворачиваю голову — Денька уже садится, хватаясь рукой за скамейку — вторая кровоточит, что-то его поранило. У меня по лицу стекает кровь, но я переворачиваюсь на живот и поднимаюсь на четвереньки — голова кружится, я ничего не слышу, лицо горит, но мне надо встать — там мой Матвей, и я должна подняться, но меня шатает — и я не могу встать.
Чьи-то руки отрывают меня от асфальта, поднимают — и я уже на скамейке. Машина пылает, и я не вижу Матвея, а потому встаю и иду к тому месту, где стояла машина. Где мой ребенок, почему я не могу его найти?
Он лежит в клумбе, его туда отбросило взрывом. Одежда обгорела, волосы, лицо — кровь, только кровь. Я опускаюсь рядом с ним на колени — мне важно услышать, что сердце его стучит, но я не слышу же ничего, совершенно ничего не слышу, а потому я прижимаю руку к его шее — и чувствую слабое биение. Значит, он жив — вот это и есть самое главное, остальное поправимо, лишь бы жив!
Кто-то пытается отодвинуть меня, но я не отпущу своего ребенка, пусть хоть что. И надо бы Деньку перевязать, и время остановилось отчего-то…
Двое медиков оказываются прямо передо мной и что-то говорят мне, но я их не слышу! А они кладут носилки на землю и перекладывают Матвея на них. И главное, что он жив, и я должна быть с ним, иначе они сделают что-то не так. Я пытаюсь встать, но у меня ни хрена не получается с этим, и это плохо — я должна поехать в больницу, там…
Кто-то поднимает меня и куда-то несет, и я вижу Дениса в машине «Скорой помощи», но я поеду на той, где Матвей. Я нужнее сейчас ему, потому что я не отпущу его, я буду слушать, как бьется его сердце, и не отпущу его, ни за что!
Валера заглядывает мне в лицо, что-то говорит, я смотрю на него и не могу понять — потому что слух ко мне так и не вернулся, а может, просто очень громко звенит в голове, и этот звон только и слышен, я думаю, он слышен не только мне, но и всем вокруг, тревожная сирена в окрестных домах, и Денька смотрит на меня беспомощно — ему бинтуют руку, а Матвея уже погрузили, и мне надо с ним, потому что…
— …не могут. Оля, ты слышишь меня?
Звон в ушах пропал, хоть я и слышу звуки, словно сквозь вату.
— Матвей… мне надо с ним. Езжай с Денисом, не оставляй его ни на минуту, а я с Матвеем поеду.
Я взбираюсь в машину и устраиваюсь на полу. Мне так лучше, а главное — я могу держать его, просто положу руку ему на грудь — лохмотья одежды пропитались кровью, но я должна чувствовать, что его сердце бьется, иначе… Я не хочу думать, что может быть иначе.
Дверцы снова открываются, Матвея выгружают на другую каталку и бегом везут в открытую дверь приемного покоя, и я уже вижу Семеныча и Ларису, и я бегу за санитарами, которые везут на каталке моего сына, хоть и не могу бежать, но это неважно. И Семеныч что-то мне говорит, но я его не слышу — мне надо чувствовать, как бьется сердце моего сына, и пока я держу его, оно будет биться, и больше мне ничего не надо, Господи, ничего мне больше не надо, я отказываюсь от всего: от счастья, от здоровья, от своей жизни — только сохрани мне моего мальчика, не забирай его у меня! Возьми меня вместо него, забери у меня все, что хочешь, — только не моего мальчика, Господи, пожалуйста, не забирай его у меня!
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
