А потом герцогиня заорала. Она не орала так никогда — ни одни роды не причиняли ей столько боли. Она прижимала руки к животу и кричала, кричала, кричала — и доктор Жарне подскочил к ней практически мгновенно и заглянул женщине в промежность.
Оттуда нескончаемым потоком текла кровь, а вместе с кровью вываливалось, выползало, выбиралось что-то страшное, чёрное, человекообразное. «Двойня! — воскликнул Жарне и принял второго ребёнка. — Тоже девочка!» — объявил он.
Тем не менее радости в голосе Жарне было немного. Связано это было с двумя факторами. Во-первых, сразу после рождения второго ребёнка герцогиня вытянулась, точно сведённая столбняком, а потом расслабилась и испустила дух. Это случилось в считаные секунды — даже самый лучший врач не успел бы ей помочь. Герцог смотрел на смерть жены без ужаса — в конце концов, ей было уже тридцать пять, детей она рожала в основном мёртвых, а развод в высшем обществе ни королём, ни церковью не одобрялся. Поэтому де Жюсси в душе обрадовался убийству сразу двух зайцев: и ребёнок есть (даже двое), и жены нет. А там, глядишь, выдержав положенный траурный срок, можно и молоденькую подыскать.
Но у доктора Жарне была и другая причина для грусти. Вторая девочка всё-таки родилась мёртвой. У неё не было ног, более того, вся нижняя половина её тела была скомкана, сплющена и вдавлена в подбрюшье таким образом, что ребёнок выглядел половинкой человека. Герцог передал здоровую девочку служанке, а сам с брезгливым выражением осмотрел окровавленный комочек плоти на руках у Жарне. «Это тоже моё?» — спросил он. «Да», — кивнул доктор. «Жить будет?» — «Она уже мертва». — «Ну и чёрт с ней, — сказал герцог, — похороните». — «А как назвать? — спросил Жарне. — Надо же будет на могиле какое-то имя написать». — «Назови Атенаис», — сказал герцог. Жарне посмотрел на ребёнка. Слишком уродлива для такого красивого имени. Врач запоздало перерезал тянущуюся из тела матери пуповину номер два.
Герцог уже не обращал на мерзкий трупик внимания. Он был всецело занят первым ребёнком — с виду совершенно здоровым.
Жарне посмотрел на герцогиню. Её лицо, расслабленное и спокойное в смерти, казалось в этот момент красивым. Шестым чувством врач понимал, что для герцога тело, лежащее на кровати, уже ничего не значит. Оно выполнило, наконец, свою функцию (правда, ребёнок ещё сто раз мог умереть, но это зависело опять же не от мёртвой герцогини). Герцог и служанки с ребёнком уже покидали в этот момент комнату. «Да, — обернулся герцог уже в дверях, — приготовьте всё к похоронам герцогини. И ещё, я подумал, незачем этого уродца хоронить как человека; забудьте то, что я сказал, просто выбросьте это где-нибудь».
Шако пожал плечами. «Ну что?» — спросил он. «Ничего, — отозвался Жарне. — Видимо, нужно идти к Дорнье».
Глава 2
ДОРНЬЕ
Господин Дорнье в момент рождения Анны-Франсуазы отдыхал в одной из своих комнат в южном крыле дворца. Делать ему там было совершенно нечего, и вообще, по всем признакам, он обязан был находиться подле герцога всё время, не отходя от того ни на шаг. Но вот беда, за три дня до описываемых событий Дорнье умудрился споткнуться на ровном месте и растянуть связки в ступне. Ходить из-за этого он если и мог, то с большим трудом, превозмогая боль. Для скорейшего выздоровления Жарне потребовал от Дорнье соблюдения постельного режима и ползать через весь дворец к герцогу запретил. Герцог сказал, что временно сможет без Дорнье обойтись.
Кем же был этот столь незаменимый господин? О, он был всем. Номинально Дорнье состоял при герцоге управляющим, но при этом умудрялся засунуть свой длинный нос даже в дела, никоим образом его не касающиеся. Например, он регулярно появлялся на кухне и проверял качество работы главного повара, за что тот его искренне ненавидел. Обладая потрясающей памятью, Дорнье знал всю челядь вплоть до мужика, который приходил опустошать отхожие ямы. Управляющий умело распоряжался чужими вещами, чужими делами и даже чужими жизнями — в случае, когда кто-то становился ему неугоден. В то же время Дорнье был одним из немногих, кто хорошо понимал герцога и мог обуздать его жестокий нрав. Герцог вполне мог убить простолюдина за неправильно склонённую голову и этим сильно походил на феодалов тёмного Средневековья. Дорнье же знал, как отвести герцогское внимание от попавшего под горячую руку страдальца, и всегда помогал избежать хозяйского гнева. Поэтому половина дворца была управляющему обязана, а Дорнье прекрасно знал, как этим пользоваться.
Помимо всего прочего, Дорнье работал у де Жюсси дольше всех прочих. Некогда он служил при доме д’Обильон, но после свадьбы новоявленная герцогиня порекомендовала Дорнье мужу как незаменимого человека, герцог с некоторым неудовольствием принял того на работу и не пожалел. Свой переход из дома в дом Дорнье объяснял тем, что всегда предпочитал выполнять пожелания Альфонсы, нежели её своенравных родителей, да и карьерной лестницы в доме д'Обильонов ему не светило. У де Жюсси он в течение буквально полутора лет поднялся от личного помощника герцогини до управляющего всеми делами герцога.
Герцог ценил своего верного слугу в первую очередь за то, что тот брал на себя абсолютно все обязанности, которые герцогу неплохо было бы порой выполнять самому. Мало кто знал (да и сам герцог был, конечно, не в курсе), что Дорнье порой взваливал на свои широкие плечи даже супружеский долг хозяина, и после подобных экзерсисов герцогиня в течение нескольких дней ходила, лучась, точно солнце. Служанки толковали, что в постели Дорнье дерзок и умел, и главное, он может как-то так извернуться, чтобы избежать беременности, да ещё при этом и удовольствие доставить. Доктор Жарне, чьи успехи на любовном фронте были весьма сомнительны, управляющему завидовал.
Так или иначе, похороны тоже должны были лечь на плечи Дорнье. Эскулап не собирался брать на себя чужие, да ещё и столь неприятные, обязанности. Он придумал для инвалида оригинальный костыль и планировал уже ночью изготовить его из подручных средств, чтобы назавтра управляющий мог снова приступить к выполнению своего долга. Теперь же Жарне шёл к комнатам Дорнье. Тому, конечно, уже донесли о несчастье, обрушившемся на дворец, — и одновременно об успешном появлении на свет девочки.
Жарне появился у Дорнье без предварительного доклада и приглашения. Когда доктор ворвался к больному, тот полулежал на кушетке и листал какую-то книгу.
«Дорнье! — закричал Жарне практически с порога. — У нас проблемы». — «Я знаю, — спокойно отозвался управляющий, — тем более это не проблемы, так, суета сует». — «Смерть герцогини — суета сует?» — «Да, именно так». — «И смерть одного из близнецов тоже?» — «Безусловно». Дорнье продолжал листать книгу, изображая безразличие. Тем не менее Жарне прекрасно знал, что многочисленные шестерёнки в голове управляющего сейчас активнейшим образом вращаются, планируя дальнейшие действия и распоряжения.
«Ладно, Альбер, — сказал врач (наедине они с управляющим переходили на „ты“), — ты знаешь, что делать, но, так или иначе, грядёт определённая несправедливость: герцогиню похоронят со всеми надлежащими почестями, это понятно, но о мёртвом ребёнке не знает никто, кроме узкого круга лиц, и герцог не погнушается просто выбросить его на помойку, ты же его знаешь; а мы всё-таки люди, нужно оставить память об этой девочке».
