Я никогда еще не слышала в голосе Дэна подобной горечи, но я очень хорошо его понимаю. Я уезжаю оттуда с твердым намерением посвятить остаток своих дней этим животным.
* * *
До самого вечера я не могу отойти от впечатлений. Даже сделала ошибку в ведомости, такую, что означенный работник — Пи-Джей — точно немедленно удрал бы в Аргентину, согласись банк обналичить предъявленный чек. В отчаянии я закрываю программу и бросаю все распечатки в корзину. Позже займусь! Получка через три дня…
Я берусь за мышь… И почти помимо воли ныряю в глубину Всемирной сети. Я определенно многовато времени там провожу, но ничего не могу с собой поделать. Я продолжаю и дома, пока жду ужина. А потом ночью, когда полагалось бы спать. И утром, едва войдя в офис. Меня влечет надежда найти хоть что-то еще. Крохотную картинку. Старую статью. Сухой отчет о давних соревнованиях…
У меня на жестком диске уже хранится четырнадцать фотографий и подборка публикаций. Сегодня я нарыла еще кое-что по микрочипам и страховке лошадиных жизней. Загрузила три фотографии. Пометила сайты. И вот теперь сижу, поглядывая через окошко на манеж.
Жан Клод снова ведет индивидуальное занятие. На сей раз у него под началом пожилой джентльмен. Он едет на Разматаззе. Если можно так выразиться.
Тазз у нас — профессионал. Он скачет легким галопом, хотя всадник слишком отвел ноги назад, то есть его корпус сильно наклонен вперед, его так и болтает в седле. Со стороны кажется, что он хватается за гриву коня. Страшно подумать, что учинил бы над таким наездником конь вроде Гарри!
— Аннемари? — окликают меня.
— Мм… Что?
Я вздрагиваю от неожиданности. Быстро закрываю окно браузера и оборачиваюсь посмотреть, кого еще принесло.
Это Пи-Джей. Он моргает на меня из-под козырька замызганной красной бейсболки, даже не догадываясь, что случайно едва не разбогател.
Возраст Пи-Джея определить невозможно — сколько угодно от тридцати пяти до семидесяти. Он седоват и обветрен годами жизненных тягот и нелегкого физического труда. Невелик ростом, у него дочерна загорелое лицо работящего гнома, а во рту не хватает зубов. Тем не менее Пи-Джей мне нравится. Он хорошо управляется с лошадьми и вообще отменный работник. А еще он — неформальный ходок к начальству от лица всех конюхов.
— Вы заказали опилки и сено? — спрашивает он меня, просунув темную физиономию в приоткрытую дверь. — А то ведь кончаются…
Я чуть не поправляю его — не кончаются, а начисто кончились.
— Еще нет, — говорю я. — Как раз собиралась звонить по этому поводу.
— Вот и хорошо, — продолжает он застенчиво. — Еще такое дело, вы бы вышли взглянуть на открытые манежи… Я их ровнял нынче с утра, пришлось все препятствия разобрать. А теперь не упомню, где какое стояло…
— Спросите Жана Клода. Он должен знать.
— Так у него занятия до пяти, а у меня там владелец жалуется…
— Хорошо, без проблем, — говорю я.
Подхватываю темные очки и иду с ним вниз.
Я сразу замечаю недовольного коневладельца. Это плотная дама средних лет, с ломкими от окрашивания светлыми волосами, облаченная в бордовые бриджи фирмы «Аанштадт Дас». Бросив на меня один-единственный взгляд, она раздраженно поворачивается к Пи-Джею.
— Я менеджера требовала! — басом произносит она.
Она так простуженно гнусавит, что мне хочется прокашляться.
— Вообще-то я и есть менеджер, — говорю я, вставая напротив нее.
Пи-Джей, открывший рот для ответа, тихо закрывает его и отступает с глаз долой.
— Где Урсула? — осведомляется дама, наконец-то удостоив меня вниманием.
Я не могу рассмотреть ее глаз, упрятанных за противосолнечными очками от Феррагамо.
— Я ее дочь, — говорю я.
— А когда она вернется?
— Не знаю. Она временно занята другими делами.
Дама подбоченивается.
— Поверить не могу! Сначала половину моих занятий отменяют, не объявляя причины. Когда я все-таки прихожу, то — здрасте-пожалуйста! — вижу нового тренера. А теперь еще и менеджер поменялся! Может, скажете, что вы еще намерены поменять?
— Больше пока ничего, — говорю я. — Так как вас зовут?
— Вот видите! Она даже не знает, кто я такая!
Некоторое время мы играем в гляделки.
— Доктор Джессика Берман, — представляется она наконец.
— Ладно, Джессика…
— Для вас — доктор Берман!
Я вдыхаю, выдыхаю и начинаю с начала.
— Ладно, доктор Берман, давайте заново установим препятствия…
Я иду к двери, сопровождаемая по пятам Пи-Джеем и доктором Берман. Вот уж кто точно не потеряется. Жалобы сыплются из нее сплошным потоком, как из худого мешка.
— …Полагаю, именно поэтому мне никто не сказал на прошлой неделе, что Сэм жалуется на плечо. И почему у него лизунец такой грязный? У вас же вроде конюшня с полным набором услуг? Я не должна тратить свое время на отмывание лизунцов или дожидаясь, пока кто-то установит препятствия…
— Порез у Сэма на плече был с ноготь размером. Но я сделаю пометку, чтобы в другой раз вам позвонили…
И позвоню. В три часа ночи. Или в момент рождественского застолья. Я уж подгадаю.
— А препятствия разобраны потому, что Пи-Джей только закончил ровнять площадку, вы будете самой первой, кто там поедет, и грунт…
Я умолкаю — кое-что отвлекает меня. По дорожке пробирается синий пикап Дэна. Потом скрывается за домом. Ничего не понимая, я бросаю взгляд на часы. Когда пикап показывается снова, из него выбирается Ева. Она что-то кричит. Что именно, я пока не разберу, но вижу, что у нее форменная истерика. Она громко хлопает дверцей, врывается в дом, и эта дверь тоже закрывается с гулким хлопком.
Я срываюсь на бег. У меня за спиной длятся нескончаемые претензии доктора Берман.
— Но тогда ему следовало бы… Эй, что происходит? Куда это вы?
Ее голос выходит на новый уровень экспрессии.
— Извините, неотложное дело, скоро вернусь, — кричу я на бегу.
Дэн дает задний ход, но замечает меня и останавливает машину. Он ждет, не заглушая двигателя.
Я пробежала добрую треть расстояния до дома, но голос доктора Берман звучит наподобие туманного горна:
— Нет, это попросту невыносимо! Вы бы лучше задумались, хорошенько задумались о том, как вы обращаетесь с владельцами лошадей! Ваша конюшня ведь далеко не единственная в…
Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Я готова взорваться.
— Бога ради, тетка, почему бы тебе носок в рот не засунуть?
У нее падает челюсть. У Пи-Джея округляются глаза.
Я переживаю мгновение неуверенности. Мгновение четкого понимания, что я сейчас натворила. Потом снова бегу.
