Книга Тарантул - Герман Матвеев

В это же позднее время в комнате, где жил Степа Панфилов, сидел Трифонов. Перед мальчиком лежали две фотокарточки. На одной была снята средних лет женщина, а на другой – мужчина в очках, в шапке финке, в пальто, в сапогах, с противогазом.

– Понятно тебе задание, Степан?

– Понятно-то понятно, – с трудом сдерживая радость, сказал юноша. – А с работой как?

– С работой мы устроим. Маленький отпуск на недельку.

Вернулась из кухни мать и принялась накрывать на стол. Фотографии Степа моментально спрятал в карман.

– И нечего долго раздумывать, – совсем другим тоном заговорил Трифонов. – Неучем тебе оставаться не резон. Война скоро кончится. Сам знаешь, как наши жмут… Надо учиться, Степа. Как вы полагаете, Варвара Васильевна?

– А что я? Он и сам теперь не маленький. Ученье никогда не повредит.

– Совершенно верно. Без отрыва от производства окончит десятилетку, а потом, в зависимости от способностей и желания…

– Способности-то у него есть, а вот желания не вижу. Лодырничать любит.

– Когда я лодырничал?

– А всегда! – строго сказала мать и, повернувшись к Трифонову, пояснила: – Собирался своему другу окна утеплить. Все еще собирается…

– Да некогда было, мама.

– Не болтай ты, – махнула она рукой. – Некогда! Парень в лазарете лежит, пошевелиться не может, а дружки у него собак по улицам гоняют.

– Ну чего ты! Хватит, – проворчал Степа.

– Другие ребята-комсомольцы добровольно по квартирам ходят. Где дрова принесут, где в доме приберут, где что… Помогают людям. А ты…

Степа сидел с опущенной головой. Мать была права, и он сознавал свою вину. Васькину просьбу он действительно до сих пор не выполнил. Все как-то не было времени, и каждый день дело откладывалось на следующий.

– Варвара Васильевна, вы обо мне не беспокойтесь, – сказал Трифонов, отодвигая от себя тарелку. – Я сыт: поужинал недавно.

– Жареной картошки немного съешьте. Картошка у нас своя. С индивидуального огорода, – с трудом выговорила она. – И зачем только такие слова придумывают? Язык сломаешь. Неужели нельзя по-русски назвать?

– С личного огорода, – подсказал Трифонов.

– Вот, вот. И легче, и понятней. А то выдумали какого-то индивидуя… от большого ума!

– Наоборот! – насмешливо возразил Трифонов. – Я полагаю, что от небольшого ума. И делают это некоторые товарищи, чтобы свою ученость показать.

– Вот, вот… Дескать, слушайте и дивитесь, какие словечки я могу заворачивать!

Мать вышла за картофелем, и оперативный разговор возобновился.

– Теперь смотри сюда, – сказал Трифонов, разворачивая листок бумаги, на котором было нарисовано что-то вроде карты. – Вот дорога. Тут мостик. Здесь склады. Эта тропка через все кладбище идет. Следи за тропкой. Видишь поворот? Вот здесь, в этом районе, вы поставите западёнки. Деревьев там много. А тут тайничок раскинете. Кумекаешь? По тропке много всякого народу ходит, а как который свернет сюда, во все глаза смотри, куда он пойдет. Но сам… Боже тебя упаси, если он заподозрит, что ты следишь. Все! Конец! Дело провалишь! Чуешь, Степа?

– Да что я, маленький, что ли? – с явной обидой сказал Степа. – Не первый раз.

– А дружок у тебя надежный?

– За Сашку я не ручаюсь. Вот если бы Васька был здоров…

– Про Ваську поминать нечего. Если он в госпитале лежит, значит, не выпишут раньше времени.

– Василий Алексеевич, а если Сашке ничего не говорить? Просто надо, мол, птиц наловить – и всё.

– Можно и так.

– А то и на самом деле… вдруг разболтает кому-нибудь, а потом я буду виноват, – сказал Степа, но, чувствуя несправедливость, прибавил: – Вообще-то он парень хороший. Мы с ним в одной школе учились.

Мать принесла сковородку с мелко нарезанным шипящим картофелем, и снова разговор принял другое направление. Уклониться от ужина не удалось, да Трифонов не очень настойчиво и отказывался. Картофель в Ленинграде был блюдом незаурядным, и водился он только у тех, кто сам позаботился вырастить его где-нибудь на бывших цветочных клумбах, на пустырях, во дворах. Остальным ленинградцам по карточкам выдавали крупу.

– Кушайте на здоровье, – говорила Варвара Васильевна, с гордостью накладывая на тарелку аппетитно поджаренный картофель. – Мы от прошлогодней картошки все верхушки срезали и много ее вырастили. С непривычки-то я сначала не верила. Все думала, не вырастет из верхушек. На семена много оставила цельной… на всякий случай. А теперь жалею. Надо бы и с семенной тоже верхушками досадить. Сколько зря картошки пропало! Теперь буду умней.

– Опыт – великое дело.

– А Степан еще что делал… Некоторые стебельки отдельно отсадил, золой их удабривал… И что вы думаете? Тоже наросла картошка, и много!.. Ему бы на агронома учиться. Любит он в земле копаться.

– А ты думаешь, агрономы в земле копаются? – спросил Степа и сейчас же ответил сам: – Ничего подобного!

– Не мели! – строго сказала мать.

После ужина Степа вышел проводить Трифонова во двор, и здесь они закончили оперативный разговор.

Самое приятное в поручении Трифонова – таинственность. Под видом невинных любителей они поедут на Никольское кладбище и будут ловить птиц. Но каких птиц? Никто не должен знать, что Степку интересуют не крылатые, а двуногие «птицы». Тайна распирала Степкину грудь, хотелось с кем-нибудь поделиться, похвастать поручением… Но с кем? Васька в больнице, а Мишка где-то пропадает и домой почти не заходит. А больше сказать некому. Сашке решили не говорить. Но все-таки надо же как-то объяснить свое странное предложение.

Попрощавшись с Трифоновым, Степа отправился на второй двор, где жил приятель-птицелов.

Предложение очень удивило Сашку.

– Не знаю, чего ты выдумал, – неуверенно проговорил он, почесывая давно не стриженные, спутанные волосы. – Есть у меня один пухлячок*. Хочешь, продам? – предложил он.

– А что мне твой пухлячок! Мне надо много птиц, и разных.

– Вот еще… разных! А где ты их возьмешь? Летние давно все улетели.

– При чем тут летние? Синички есть? Снегири, щеглята есть?

– Ну есть.

– Вот их-то нам и надо. Ты не бойся. Я обо всем договорился. Заплатят. Сколько ни поймаем, за всех заплатят.